Французский орден особиста - Николай Николаевич Лузан

потенциал вермахта, политическую подлость правителей Германии, но и, к великому сожалению, в час испытаний не смогли обеспечить должное эффективное управление войсками, не проявили умения в критической ситуации сохранить жизнь солдат и офицеров для организации отпора. Каждый шаг, каждый маневр приходилось болезненно согласовывать с вышестоящими инстанциями в условиях военно-политической истерии и непонимания обстановки на месте. Многие командиры просто не умели или боялись взять на себя ответственность в сложной ситуации. Принятие тактически и стратегически верных решений срывалось или несоразмерно затягивалось, что приводило к еще большим потерям и проблемам. И все же были те, кто осмеливался действовать на свой страх и риск, выводя части и подразделения из нескончаемых котлов и окружений, организуя достойный отпор и по возможности крепкую оборону. Благодаря их смелости, умению правильно применить профессиональные военные навыки первые недели войны стали жестоким разочарованием для многих солдат и офицеров Третьего Рейха. Упорство в отстаивании самых малых рубежей помогло сохранить веру в несокрушимость Красной армии и обязательную победу над врагом.

* * *

Но пока что до Победы было далеко. Существенную роль в первом успехе вермахта сыграли разведывательно-диверсионные подразделения Абвера, прежде всего учебно-строительный полк специального назначения «Брандербург-800», насчитывавший в своем составе несколько тысяч отборных специалистов тайной войны с прекрасным знанием русского языка и социальных особенностей жизни в Советском Союзе. Наряду с ним – при основных германских военных группировках «Север», «Центр» и «Юг» – действовали оперативные диверсионно-разведывательные команды численностью по 600–700 человек. Они были оснащены передвижными средствами связи, легковыми, грузовыми и специальными автомобилями, мотоциклами, в том числе советского производства. Диверсанты были одеты в советскую военную форму, у них было точно такое же оружие, как у бойцов Красной армии, и безупречные документы. Иными словами, у них было все для ведения разведывательной и подрывной деятельности на территории СССР.

В первый день войны диверсионным частям Германии при поддержке авиации Геринга удалось вывести из строя основные каналы и пункты связи советских войск на большинстве участков западных фронтов. Система боевого управления войсками – нерв любой армии – была парализована. В штабах просто не знали, что происходит. Пользуясь массовой неразберихой, растерянностью советских офицеров и солдат, диверсанты действовали смело и решительно: взрывали и разрушали транспортные коммуникации, уничтожали склады вооружений, боеприпасов, топлива, распространяли подрывную информацию среди мирного населения, сеяли панику.

Помимо германских спецподразделений, широко использовались многочисленные диверсионные отряды, сформированные из числа украинских, белорусских, прибалтийских националистов и белоэмигрантов. Большинство участников националистических формирований прошли «обкатку» в составе «боёвок», действовавших в предвоенный период на недавно присоединенных к СССР территориях.

* * *

В Генштабе не представляли чудовищного масштаба катастрофы в первые сутки после вторжения. Все попытки Тимошенко и Жукова добиться от командующих западными военными округами внятного, подробного доклада о положении в войсках не дали результата. Из тех скудных сведений, что поступали в Москву, стало ясно: происходящее на западной границе – это не очередная крупная провокация немецких генералов, «вышедших из-под контроля» Гитлера, а настоящая полномасштабная война. Промедление в признании свершившегося факта было смерти подобно – требовались ответные действия, требовалось признать войну как таковую, и это решение мог принять только один человек – Сталин.

Тимошенко поручил Жукову доложить Вождю о начале масштабных боевых действий на границах, а сам в который раз попытался прояснить обстановку у командующих военными округами.

Георгий Константинович поднял трубку телефона правительственной ВЧ-связи. На звонок долго никто не отвечал. Наконец он услышал сонный голос начальника личной охраны Сталина генерала Власика:

«– Кто говорит?

– Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас? – изумился начальник охраны. – Товарищ Сталин спит.

– Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война.

Несколько мгновений длилось молчание. Наконец в трубке глухо ответили:

– Подождите.

Минуты через три к аппарату подошел И. В. Сталин. Я доложил обстановку и попросил разрешения начать ответные боевые действия.

И. В. Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.

– Вы меня поняли?

Опять молчание.

– Будут ли указания? – настаиваю я.

Наконец, как будто очнувшись, И. В. Сталин спросил:

– Где нарком?

– Говорит по ВЧ с Киевским округом.

– Поезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскрёбышеву, чтобы он вызывал всех членов Политбюро», – вспоминал позже об одном из самых тяжелых разговоров в своей жизни Жуков.

Через несколько минут после звонка кортеж с Вождем на бешеной скорости уже мчался по улицам Москвы.

Стрелки часов показывали 5 часов 41 минуту. Сталин вышел из машины и, тяжело ступая, поднялся к себе в кабинет. В 5 часов 45 минут в дубовую дверь проскользнули Молотов, Берия, Тимошенко, Жуков и начальник Главного политического управления Красной армии Мехлис. Их взгляды вопрошали: «Как такое могло произойти?» – и не получали ответа. Сталин хранил тягостное молчание, катастрофа плющила его душу невидимым прессом. Таким Вождя соратники видели впервые. Он на глазах постарел. Рябое лицо осунулось, кожа приобрела землистый оттенок, губы кривила злая гримаса. Сталину нечего было сказать соратникам по партии.

Прошла бесконечно долгая минута тишины, и все заговорили одновременно. Одни обвиняли Гитлера в вероломстве, другие проклинали и грозили самыми страшными карами. Наконец эмоции утихли. «Чужим, надтреснутым голосом, в котором отчетливо слышался характерный кавказский акцент, Сталин произнес:

– Не провокация ли это немецких генералов?

– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая это провокация? – ответил Тимошенко.

– Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города, – сказал Сталин и, подумав немного, продолжил: – Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство», – свидетельствует Жуков.

Звонить в немецкое посольство не пришлось – Вальтер фон дер Шуленбург сам прибыл в Кремль. Молотов принял его в своем кабинете, и германский посол объявил, что ему поручено передать Советскому правительству ноту следующего содержания:

«Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры…»

Ноту подписал министр иностранных дел Германии Риббентроп.

Молотов вернулся в кабинет Сталина и мрачно сообщил присутствующим:

– Германское правительство объявило нам войну.

Иллюзии Вождя, что Провидение отпустило ему полгода на подготовку к решающей схватке с фашизмом, окончательно развеялись, и теперь нужно было приступить к решению конкретных вопросов.

Выслушав предложения Тимошенко, Жукова и Мехлиса, Сталин распорядился подготовить и направить в войска директиву, предоставлявшую командирам право вести ответный огонь, но не переходить советско-германскую границу – такое «половинчатое» решение было продиктовано тем, что Вождь все еще лелеял надежду на то, что Гитлеру удастся обуздать «вышедших из-под контроля генералов».

Но и высшие