Украшение и наслаждение - Мэдлин Хантер

— Ты мне не помешала, Лидия. — Граф отложил книгу, и его сестра села с ним рядом. — Дорогая, какое у тебя сегодня славное платье.

Лидия с равнодушным видом оправила платье на коленях и пожала плечами. Горничная убрала ее темные волосы самым незамысловатым образом, но такой выбор сделала сама Лидия, а не горничная. По непонятной для Дариуса причине его сестра почти не уделяла внимания своей внешности, а в последний год стала такой тихой, такой незаметной и столь отдалившейся от света, что он все чаще опасался за ее здоровье. А теперь смотрел в глаза Лидии и не видел… ничего.

— Значит, ты ездил в Кент, — сказала она. — И не взял меня, хотя обещал.

В ее голосе прозвучал укор. И он был рад даже этому — все-таки хоть какие-то эмоции.

— Я ездил туда с друзьями. Было бы неудобно брать с собой тебя.

Она не стала возражать. Она никогда не возражала. Просто смотрела на него пустыми, ничего не выражающими глазами.

— Я хочу поехать туда и остаться там жить.

— Нет, Лидия.

Это был старый спор. Ее непреодолимая страсть к уединению смущала и огорчала его, как и многое другое в сестре.

— Я найду себе компаньонку и не буду там одна.

— Нет.

— Не понимаю, почему ты мне отказываешь, почему вынуждаешь меня жить в городе?

— Тебе и незачем это понимать. Ты просто должна подчиняться.

Граф заговорил с раздражением — и вовсе не из-за строптивости сестры, а потому, что эта тема стала теперь единственной в их редких разговорах. Судорожно сглотнув, он постарался взять себя в руки и добавил уже более миролюбиво:

— Ты совсем отдалилась от общества, от друзей, от родных… — И от него, Дариуса. — Лидия, я не позволю тебе совершить последний шаг и окончательно уйти из нормальной человеческой жизни.

Ее взгляд был прикован к пятну на ковре. Он был бы рад, если бы сестра взбунтовалась и начала скандалить. Любое проявление чувств с ее стороны было бы желанным. Но она по-прежнему молчала. Потом вдруг обронила:

— Будь я мужчиной, ты бы позволил мне бывать где угодно.

Она сказала это совершенно спокойно. Пожалуй, даже вяло. И вышла из библиотеки.

А граф, проводив сестру взглядом, почему-то вдруг подумал об Эмме Фэрборн и пробормотал:

— Ужасно хочется увидеть ее…

— Это будет очень скромный обед, и миссис Маркус настоятельно просила привести тебя, — сказала Кассандра на следующий день, когда они с Эммой шли по Бонд-стрит.

— Насколько скромный?

— Ну, думаю, будет не более двадцати человек.

— Полагаю, сейчас для меня неуместно вести светскую жизнь.

Эмма указала на свое скромное серое платье — свидетельство того, что она все еще была в трауре.

— По-видимому, миссис Маркус считает иначе, — заметила Кассандра. — Речь идет о весьма скромном светском приеме. Я тоже так считаю. Да и все остальные гости будут того же мнения. А вообще-то… Знаешь, я собираюсь составить для тебя полную программу светских приемов, как только будет возможно.

Эмма предпочла бы, чтобы подруга этого не делала. Иногда Эмма сопровождала Кассандру на званые вечера и обеды, но никогда не чувствовала себя там уютно. Она была настолько чужой, что даже удивлялась тому, что другие гости не говорили ей об этом прямо в лицо.

Что же касается ее дружбы с Кассандрой, то она завязалась благодаря счастливому случаю. Они познакомились два года назад, когда обе стояли перед картиной на выставке живописи в Королевской академии. Эмма пробормотала себе под нос, что, мол, обращение художника с формой довольно смелое, но ему не хватает мастерства. Кассандра же восприняла эту критику весьма болезненно — оказалось, что картина написана ее другом. Поэтому пятнадцать минут они проспорили, а потом еще добрый час болтали, и Эмма узнала, что ее новая знакомая — сестра графа.

— Я буду слишком занята для того, чтобы вести светскую жизнь, — заявила Эмма. — Ты ведь помнишь, что теперь я руковожу аукционным домом?

— Надеюсь, ты не уподобишься мужчинам, находящим время только для дел и ни для чего другого? Ах, дорогая, я знаю, почему ты отказываешься от приглашений. Обещаю, что мои следующие вечера будут устроены так, что там ты встретишь только людей демократического толка и артистического склада. Радикалы и поэты никогда не станут тебя донимать и язвить. В их кругу это немодно.

— И все же я уверена, что едва ли смогу вписаться в круг твоих друзей. Ты ведь считаешь, что двадцать гостей за обедом — это совсем немного, не так ли?

Подруги остановились, чтобы полюбоваться какой-то итальянской тканью в витрине торговца мануфактурой.

— Что же касается приверженности делу в ущерб всему остальному, то я постараюсь сделать так, чтобы это занятие не поглотило меня полностью, — продолжала Эмма. — Сейчас, правда, я едва ли смогу думать о чем-нибудь другом. К счастью, вчера у меня была посетительница, и думаю, она сможет обеспечить меня большим количеством новых товаров и избавить хотя бы от одного источника беспокойства.

— А я знаю эту даму? — спросила Кассандра.

Подруги двинулись дальше.

— Да, возможно. Она француженка, хотя ее английский очень хорош и акцента у нее почти нет. Судя по всему, она бедна, но все же обладает хорошим вкусом.

— Если она француженка, то едва ли я ее знаю. Мое общение с эмигрантской колонией прервалось, как только я потеряла интерес к Жаку.

— Но ведь ты не потеряла также и память…

— Нет-нет. — Кассандра улыбнулась. — Я стараюсь сохранить и память, и свои воспоминания.

— Я полагаю, что она может быть художницей, — сказала Эмма. — У нее на руках пятна, похожие на следы краски… или чего-то подобного. Такие пятна удалить довольно трудно.

Заинтригованная Кассандра повернулась к подруге.

— А может, это чернильные пятна?

— Возможно. Хотя… теперь, когда я вспоминаю, мне кажется, что они, пожалуй крупнее, чем могут быть следы от беспечного обращения с чернилами.

— В таком случае я и впрямь могу знать, кто она, хотя никогда ее не встречала. Полагаю, что тебя навестила таинственная Мариэль Лайон. И чего же она хотела от тебя?

— Спрашивала о возможности представить новые товары на аукцион. — Ответ Эммы не был ложью, хотя в известном смысле являлся обманом. — Я смогла бы выставить больше лотов, поэтому подумала, что следовало бы разыскать ее и предложить комиссионные за то, что она направит кое-кого из своих соотечественников в «Дом Фэрборна».

— Говорят, она племянница графа, погибшего на гильотине. Судьба остальных ее родственников неизвестна. Во время Террора она едва спаслась.

— Какой ужас! — воскликнула Эмма.