Хрупкий мир - Сергей Котов

Ощущение эйфории медленно пропадало, сходило на нет.

Меня мутило и тошнило; Солнце словно погасло. Кажется, меня даже вырвало.

Странно, что я не слышал окриков из шлема, небрежно брошенного на каменистую землю.

«Терпи, так надо… я возвращаю тебя…» — мыслеобразы, не облечённые словами всё так же возникали в моей голове.

Перед тем, как потерять сознание, я увидел прямо над собой лицо Кая за стеклом шлема. Он что-то кричал, я не мог разобрать.

Я провалялся в медотсеке сутки. Сначала, как только пришёл в себя, мне было очень плохо. Это было похоже на тяжёлое похмелье, те же симптомы. Автоматика сделала все мыслимые анализы на биохимию крови и обнаружила органическое соединение, имеющее сильный наркотический эффект.

Я не очень разбираюсь в марсианской органической химии, формулах, символах и условных обозначениях. Если бы это была земная автоматика — может, что-то и сообразил бы, но марсианский отчёт был полной тарабарщиной. Поэтому не могу точно сказать, есть ли похожие вещества на Земле. Но по описываемому в справочнике действию то, что оказалось в моём организме, было сильно похоже на ЛСД. Причём в очень большой дозе, которая обязательно должна была бы меня убить, останься я на островке на полчаса дольше.

К счастью, Кай очень рано понял, что происходит нечто нехорошее. У него получилось меня вытащить; оказывается, реактивные ранцы могли действовать в режиме сопряжения.

Чистка крови, даже при достаточно развитом уровне технологий, дело малоприятное. Но, в конце концов, я почувствовал себя значительно лучше.

— Сохранились образцы этой гадости? — спросил я, когда Кай в очередной раз пришёл меня навестить.

— И я очень рад тебя видеть! — ухмыльнулся Кай.

— Я серьёзно.

— Не знаю, — Кай покачал головой, — возможно. Все костюмы и оборудование, которое было с нами, я герметически изолировал. Карантинный протокол.

— Всё правильно сделал… — я откинулся на подушку,

— Какой необычный хищник, эта штуковина! — Кай присел на табурет возле медицинской койки, — кажется, на Венере было что-то подобное. Нас вроде бы учили. Выделяет химию, целенаправленно действующую на нервную систему высших существ. Наши комбинезоны не герметичны, есть система отвода тепла и влаги. Вот оно и добралось до тебя.

— Ты о способе охоты? — уточнил я, — да ничего необычного. Среди оседлых организмов на Земле такое бывает. Некоторые растения охотятся на насекомых. А ещё я слышал, что в моём времени, в Забайкалье есть травка, выделяющее вещество, действующее как сильный наркотик на животных. Может, поначалу оно использовало его для защиты. Но со временем лесные звери стали приходить на поляну, где эта травка росла, чтобы умирать. Специально. Если, например, зверь был смертельно ранен или болен — у него появился способ не страдать. И многие этим способом пользовались. А травка таким образом поучала нужные удобрения в большом количестве.

Кай сделал какое-то странное выражение лица, нечто среднее между отвращением и одобрением.

— Не уверен, что у нас подобное есть… то есть было.

— Ты только не подумай, что я ещё не отошёл — но это создание, похоже, пыталось со мной общаться, — я сделал паузу, наблюдая за тем, как подействуют мои слова.

— Как? — спросил Кай, озабоченно наблюдая за мной.

— Не словами, конечно. Образами. Но почему-то понятными образами. Они как бы сами собой в мозгу возникали.

— Интересно. По-твоему, эта штуковина разумна?

— Я не знаю, Кай. Даже в наше время мы удивительно мало знаем о грибах. Что говорить об ископаемых представителях. От них ведь почти ничего не остаётся! Но от самих грибов можно ждать всего, чего угодно. Например, в наше время есть такой грибок, который превращает насекомых в зомби.

— В кого? — переспросил Кай.

Я сообразил, что произнёс слово «зомби» на русском.

— В живого мертвеца, — пояснил я.

— Как это?

— Спора проникает в организм насекомого. И там, питаясь его веществами, создаёт систему, позволяющую управлять двигательной активностью несчастного. Оно заставляет его подняться куда-нибудь наверх, над тропой, по которой часто ходят его сородичи. Поражённое грибком насекомое, повинуясь его командам, вцепляется намертво в травинку или стебель. При этом нервные ганглии насекомого до последнего остаются активными. Насекомое всё чувствует, но не может вмешаться. А потом, после долгих мучений, оно умирает. Грибок прорастает сквозь него, формирует споровую коробку и выбрасывает споры на тропу.

— Какая весёлая у вас биосфера, — судя по расширенным глазам, рассказ про кордицепс Кая действительно впечатлил.

В этот момент в медотсек вошла Таис.

— Привет, — сказала она и застенчиво улыбнулась, — рада, что тебе лучше.

— Спасибо, — ответил я, — кстати, где мы сейчас? Это я качку чувствую или это меня пошатывает?

— Мы идём полным ходом на юг, как ты говорил. Ищем материк, — ответил Кай.

— Там погода отличнейшая! — вмешалась Таис, — и океан чистейший! Я очень хотела поплавать, но Кай сказал, что в здешних морях плавать нельзя. Это так странно… моё тело помнит, что я люблю плавать. Где же тогда я плавала?

— Скорее всего, где-то очень далеко, — ответил Кай с серьезным видом, — может, даже не под этим солнцем…

— Всё равно я не понимаю… почему тогда мне многие здешние вещи кажутся такими родными, привычными? Да и похожи мы очень сильно. Оттенок кожи только отличается. Наверно, это потому, что я очень любила плавать в солнечном море, а у вас это запрещено…

— Когда доберёмся до нашего времени, или хотя бы близко — обязательно поплаваем, — пообещал я, — мы не делаем этого здесь, потому что знаем, что в море обитает много всяких опасных тварей.

— Хорошо, — кивнула Таис, — пойду тогда хотя бы полюбуюсь на море, на верхней палубе.

С этими словами она вышла.

— Как долго я был в отключке? — спросил я.

— Два дня, — Кай ответил не сразу; сначала испытующе посмотрел мне в глаза.

— Ясно, — спокойно ответил я, — отчалили сразу?

— Как только автоматика медотсека дала прогноз по динамике выздоровления. Почти сразу.

— Как с нашей гостей дела? Как-то себя проявляла? — я постарался, чтобы мой голос звучал совершенно нейтрально, по-деловому.

Кай вздохнул и сделал паузу.

— Она медленно выходит из шока, — сказал он, наконец, — жалко её, если честно. Каких-то признаков неискренности или двойной игры я не выявил.

— Ясно, — повторил я, поднимаясь с койки и отлепляя многочисленные датчики со своего тела. Процедура была довольно неприятной, я никогда не отличался гладкостью кожи. Да и эпиляцией не увлекался. А побрить нужные места до того, как что-то к ним клеить, разумеется, никто не догадался.