Опыт нелюбви - Анна Берсенева

– Все меня не интересуют. Моя газета не закрывается, и я тебе предлагаю быть ее главным редактором.

– Вы с ума, что ли, сошли? – пожала плечами Кира. – Или издеваетесь?

На человека, способного шутить, он похож не был. Никаких других оснований для его слов она отыскать не могла. Слова эти были так нелепы, что даже не удивили ее.

– Конечно, придется подучиться, – не обидевшись на ее вопрос и даже, кажется, его не услышав, сказал он. – Административного опыта у тебя, я так понимаю, никакого. Но понятие, судя по статье, есть. И личные задатки правильные. Поработаешь – сама поймешь, чего тебе не хватает. И подучишься.

«Да всего мне не хватает! – чуть не выкрикнула Кира. – Чему – подучусь?! Я же вообще ничего не умею!»

Но одновременно с этими внутренними словами она с некоторым удивлением услышала, что произносит совсем другое:

– Вам не кажется, что для вас это слишком большой риск – брать на такую должность сотрудника без опыта?

– За меня не беспокойся, – усмехнулся Длугач. – И прямо сейчас можешь не отвечать. Но к завтрему решай.

Его рассудительность объяснялась, вероятно, крестьянским происхождением. Это «к завтрему» прозвучало в его устах естественно, без всякого оттенка фольклорности.

Кира удивлялась, что думает сейчас не смятенно и лихорадочно, а здраво и внятно.

Она взвешивала свое будущее на мысленных весах. Отказаться от должности, к которой совсем не готова, было бы разумно. Но такой отказ означал бы, что в будущем у нее только прозябание. Жалкая участь.

– У меня нет необходимости обдумывать ваше предложение, – сказала Кира. – Я согласна.

Длугач смотрел на нее маленькими, глубоко посаженными глазами. Непонятно было, что означает его внимательный взгляд. Кажется, он снова оценивал ее. Как на Сахалине тогда, ночью у реки Поронай. Но что он хотел в ней оценить? Кира не знала.

– Хорошо, – сказал он. – Ты мне нравишься все больше.

Он сказал это буднично, совсем без выражения. Но у Киры дыхание занялось от его слов. Что-то в нем было основательное, существенное, и это существенное обращено было сейчас на нее и наполняло ее счастьем.

Да, тем самым счастьем, о котором она так бесплодно размышляла сегодня, стоя на лестнице у огромного шехтелевского окна. Наверное, она просто карьеристка, раз для счастья ей достаточно всего-навсего делового предложения, пусть и заманчивого.

– Послезавтра придешь на совет директоров, – сказал Длугач. – Подготовься – будут с тобой беседовать. Решать все-таки им. У меня тут не диктатура. Си-ви пришлешь завтра утром. На адрес секретаря.

– Что такое си-ви?

– Ну, резюме. Биография.

– Пришлю, – кивнула Кира. – Я могу идти?

– Можешь, – усмехнулся он. – И можешь пока без спросу. Ты у меня еще не работаешь.

– До свидания.

Кира встала и вышла из кабинета. Она не понимала, что не позволяет ей оглянуться на Длугача, – гордость или растерянность.

К тому времени, когда Кира входила в свой подъезд, она испытывала уже одну лишь растерянность – определенно.

Одновременная странность и будничность того, что с ней произошло, угнетала ее. Ведь это, надо понимать, решающий поворот ее жизни? Тогда почему он случился так обыкновенно?

«Да ведь в моей жизни просто не было еще решающих поворотов, – вдруг догадалась она. – Откуда же мне знать, как они случаются?»

Эта мысль была такой здравой, что успокоила Киру.

Родителей дома не было.

«Мы в театре. Потом идем в ресторан отмечать премьеру», – сообщала записка, оставленная мамой на подзеркальнике в прихожей.

Несмотря на папины депрессии, их с мамой жизнь была довольно насыщенной. Или, во всяком случае, светской: папу вечно приглашали на какие-нибудь премьеры, концерты, литературные вечера.

Кире было не очень понятно, почему разных, заметно отличающихся друг от друга режиссеров, писателей и даже композиторов так интересует его присутствие и его мнение об их творчестве. Она находила лишь одно объяснение: что творческим людям непременно хочется получить одобрение именно у тех, кто может высказываться о чем бы то ни было только неодобрительно. Папа относился как раз к этой категории – наверное, потому и был нарасхват.

Кира положила букет на подзеркальник рядом с запиской. Несмотря на то что весь день она таскала его под снегом и роняла на пол, ни один цветок не увял и даже не пожух.

Присмотревшись к букету теперь, в спокойной обстановке, она уверилась в его полнейшей безвкусице. Да, все эти герберы, розы, лилии и еще какие-то мелкие пестрые цветочки были подобраны с одной несомненной целью: поразить воображение дороговизной. К тому же цветов было слишком много, поэтому букет выглядел чересчур монументально. Как кабинет Длугача.

В дверь позвонили. Для родителей еще рано – значит, Сашка. Больше некому прийти поздним вечером: Люба теперь в Тушине с семейством обитает, Федор Ильич уже в Америку уехал, а кроме них… В общем, некому.

Сашка сама была красивее любого цветка в любом букете. Про таких обычно говорят с опасливой назидательностью: «Не родись красивой, а родись счастливой». Но Сашка при своей красоте и на отсутствие счастья тоже не жаловалась. Жизнь ее проходила бурно: то она совершенствовала свое вокальное мастерство в Италии, то давала концерты в Вене, то прилетала в Москву. Здесь она, впрочем, подолгу не сидела: родная столица была ей слишком хорошо известна, чтобы длительно удерживать ее внимание. При этом рядом с Сашкой всегда присутствовали мужчины, демонические или феерические, это уж как на чей взгляд.

Видно, именно ради такой яркой жизни природа и дала ей всепобеждающую красоту.

– Слишком, слишком, – говорила о Сашке бабушка Ангелина. – Пепельные локоны и глаза вполлица хороши только на картинах прерафаэлитов. В обычной жизни это заставляет настораживаться.

– Почему? – удивлялась этой странной оценке Кира.

– Потому что непонятно, для чего такой избыток красоты. С какой целью он явлен, – поясняла она. И добавляла: – А впрочем, может быть, это просто для полноты системы.

– Какой? – спрашивала Кира.

– Системы ценностей. Красивая женщина – безусловная ценность.

– Не знаю, – пожимала плечами Кира. – То есть Сашка, конечно, ценность. Но не потому же, что красивая!

– Потому, потому, – усмехалась бабушка.

– Но красота – это же просто комбинация генов, случайность! – кипятилась Кира.

– Не случайность, а доказательство бытия Божия. Потому и ценность. Абсолютная.

И вот теперь эта абсолютная ценность стояла на пороге Кириной квартиры, держа в руках большую стеклянную банку, в которую что-то было насыпано разноцветными слоями.