Кирин - Наталья Витальевна Мазуркевич

ближайший час не поднимется, что бы не думал нахальный желудок. Мозг примерил этих двоих, напомнив про доставку в комнату. Быстро набрав заказ, снова улеглась звездой на кровати. Незаметно для себя задремала и, лишь когда доставили заказ, проснулась, лениво показала на прикроватный столбик и задумалась о необходимости перетащить в спальню стол побольше, раз уж трапезничать здесь входит у меня в привычку.

Гнездо из одеял свилось быстро — сказывался опыт. Доставка тоже не подкачала, и удобно устроившись на кровати, включив экран, я кушала, просматривая новости школы. Главной темой, конечно же, стало распределение первоклашек и… я. Странно было видеть собственное изображение на экране и слушать рассуждения о новом представителе семьи Таргелеев. К моей радости, это быстро закончилось и мое изображение, снятое за завтраком, сменилось улыбающимся лицом Кристины. Судя по фону, ее снимали дома — по крайней мере, в школе я таких пейзажей не заметила, — обстановка больше напоминала дворцовую, чем школьную. Далее следовала коротенькая справка о дочери уважаемой семьи Трикс. Когда изображение лисички сменилось Дэйном, я уже не удивлялась. Да, условно равные участники команды. Происхождение, связи семьи, часть вероятного наследства — все это определяло рейтинг в школе, который транслировался повсеместно, на все ученические экраны.

Теперь ясно, почему здесь так мало общения. Если в первый же день, вся школа узнает о твоем положении, то и оценивать тебя будут не по личным показателям, а по положению твоей семьи. И никто не подойдет к изгою, ведь это бесполезно.

Хлопнула дверь, выдавая чье-то возвращение. Я щелкнула выключателем, заставляя экран потухнуть, и босиком прошла в общую гостиную. На диване, держась за кровоточащий нос, сидел и тихо ругался Тордак. Заметив меня, он быстро поднялся и ушел к себе.

— Я могу помочь? — не спросить я не могла.

— К себе иди! — наверное, он сказал это, я плохо разобрала его слова.

Признаться, что делать я не знала: никогда не сталкивалась, а если и разбивала коленку, то целитель был всегда близко, как будто его закрепили за моим домом, чтобы он был под рукой всегда. Хотя, в свете последних событий, вероятно, так оно и было.

Ничего не делать было выше моих сил, и я сделала единственное, на что хватило воображения, — связалась с Хелем. Он спокойно выслушал, сказал заказать большой кусок нетающего льда и обещал появиться через пару минут.

Лед доставили очень быстро — скорее всего, он значился в безотлагательных заказах. Хель появился чуть позже и, не теряя времени, зашел к Тордаку. Двери его пустили, хоть он и не был куратором юноши.

— Рин, ты не подскажешь, куда подевался Хель? — На пороге нарисовался Димитрий собственной персоной. — Пригласи меня войти.

— Входи, — непонимающе проговорила я, и тут же была заграбастана в объятия.

— Благодарю за великодушие. — Он поставил меня на ноги и отстранился, наслаждаясь моим недоумением и смущением. — Да не смущайся ты так, мы же одна команда с Хелем, так что считай — одна семья. Где он кстати? Система показывает, что здесь, но что-то я его не вижу.

— Он с Тордаком. У него что-то с носом, кровь текла…

— Ну да, — протянул Димитрий. — Первый день во всей красе. Где они?

Я молча указала на дверь, ожидая, что Димитрий не сможет войти. Юноша был иного мнения и беспрепятственно миновал порог, оставляя меня в одиночестве.

Дэйн и Кристина не появлялись, заставляя меня начать переживать и за них. Не хотелось, чтобы и с ними что-то случилось.

Первым вышел Димитрий. Хмурый, собранный, с руками в карманах. Он глянул на меня и улыбнулся.

— Не переживай, принцесса. Жить будет.

— Почему у него была кровь?

— Первый день, — спокойно ответил Димитрий, как будто это было само собой разумеющееся. — Смотрела школьные новости? Там ваш рейтинг. Его все старшие смотрят.

— Чтобы знать, с кем дружить?

— Нет, — покачал головой юноша. — Чтобы выбрать себе игрушек. Рейтинг семьи — своеобразный щит. Куратор — тоже щит. А если не повезло ни с первым, ни со вторым — а поверь мне, невезение с первым провоцирует второе — то самая вероятная дорога для таких учеников служение более удачливым. Отказался быть собачкой — получил. И сила тут ничего не решает. Вся свита поучаствует в укрощении игрушки.

— Но это бесчеловечно!

— Ты видишь здесь людей? — вздернутые брови лучше слов выразили его отношение к моим словам. — Здесь не люди, здесь элита. И поверь мне, в наших слоях иерархия значит гораздо больше, чем среди горожан.

— И ничего нельзя сделать?

— Разве что у него сменится куратор, — расплылся в улыбке Димитрий. Он понимал, что последует за его словами.

— А ты бы не мог…

— Мог бы, но не стану. Зачем мне так поступать? Твой друг — игрушка, и забирать его у хозяина — портить отношения с ровней. Пусть мы и выше них, но они наши прямые подчиненные.

— Пожалуйста, — тихо попросила я.

— Нет, малыш, — он покачал головой. — Я не буду ввязываться в это. Ведь мне ничего за это не будет.

— А если…

— Рин, ты, конечно, можешь пообещать мне что угодно, но за тебя решает Хель и семья. Так что не позорься, прими как есть. Можешь завести себе «собачку», спасешь какого-нибудь беднягу.

— А я могу забрать Тордака?

— Нет. Хель не позволит, и я тоже. Выбирай из незанятых игрушек. Закон хорошего тона. Правда, если тебе его подарят, то возражений не будет. Я понятно объяснил?

— Более чем. Спасибо, — резко ответила я и отступила на пару шагов, когда он протянул руку. — Не подходи ко мне.

— Хорошо. Ты сама подойдешь, когда поймешь, как я прав. И еще, видишь, твоей остальной команды нет. Они прекрасно понимают, что должно было случиться с Тордаком. Так происходит в каждой команде. Есть слабый, которого будут унижать. Несмотря ни на что. А вы должны тренировать выдержку и улыбаться тому, кто издевается над вашим другом. Это неизбежность. Прими ее и наслаждайся. — Димитрий хотел сказать еще что-то, но передумал и, слегка поклонившись, попрощался: — До встречи, наивная принцесса.

Я вернулась в комнату. На душе было мерзко и гадостно. Я чувствовала себя грязной. Как будто упала в лужу и сейчас вся эта жижа стекает по волосам, лицу, рукам…

— Рин? — Хель появился в дверях, задумчиво взглянул на мое лицо, подмечая перемены, не говоря ни слова, сел рядом. Обнял, прижимая к себе, погладил по волосам.

Сколько мы так сидели, я не знаю. Время не воспринималось вовсе, была только боль, которая сменялась обидой, после — злостью, и наконец — печалью. Обреченность. Вот как