Черные вороны 9. Пекло - Ульяна Соболева

Молчание. Тяжёлое. Гнетущее.

— Хорошо. У тебя десять минут.

Отступает, вылезая из ванной. Бросил взгляд на себя в зеркало и впервые за столько времени чертыхнулся, недовольно зыркнув на меня карими глазами.

— Завтра в десять утра регистрация нашего брака. Сегодня выспись. Ты должна хорошо выглядеть завтра.

— ЧТО?!

Он вдруг улыбнулся. Страааашно так улыбнулся. До мурашек. Слегка склонив голову и явно видя перед собой что угодно, но не меня.

— Ты же не хочешь огорчить папочку своим несчастным видом на наших свадебных фотках?

* * *

Это же сон, да?

Какой-то сюрреалистический, какой-то невероятный сон, который закончится, как только я открою глаза. Поэтому ещё и ещё щипаю собственные запястья в тщетной попытке проснуться. Раньше мне это удавалось. Каждый раз, когда мне снились кошмары, моё подсознание позволяло эти манипуляции — вынырнуть из страшного болота на поверхность реальности. Проснуться и жадно хватать воздух, щипая свои руки. Однажды папа заметил их. Синяки на моих запястьях. Я так и не смогла ему сказать правду. Не смогла объяснить, что каждый синяк — это доказательство моей победы над кошмаром. Доказательство того, что я проснулась. Но сейчас…сколько синяков останется на моей коже, пока я смогу вынырнуть наружу?

— Прекрати.

Вздрогнуть, потому что он заметил. И почему-то схватил мою руку. Сильно сжимает мои пальцы своими. Горячими. Обжигает ими. Но это не помогает. Это не возвращает меня к реальности. Я всё ещё в дурном сне. В нём я стою в ЗАГСе в длинном белом платье рядом со своим похитителем во всём чёрном. Вокруг нас какие-то незнакомые мне люди. Кто-то даже с оружием и не скрывает его. У них закрыты чёрными масками лица. И я не знаю, из-за кого они здесь. Из-за меня или из-за регистратора, которая бегло читает что-то по большой яркой бумажке. С цветочками. С, мать её, цветочками!

Кто-то смеётся. Наверное, кто-то, наконец, адекватный в этом театре абсурда, понимающий, что ТАК свадьбы не проходят. Кто-то так громко смеётся, что регистратор удивлённо останавливается, бросая странный взгляд на меня и тут же другой, испуганный, — на моего похитителя.

— Успокойся!

Это он мне что ли? Снова цедит сквозь зубы, и я не в силах остановить истерический хохот, раздирающий грудь, поворачиваюсь к своему жениху. Что ему не нравится? Почему на этих острых скулах заходили желваки, а тёмно-карие глаза вновь сужены и смотрят на меня со злостью. Что ему не нравится? Зато на фотках я не буду несчастной.

— Ты же, — всё же пытаясь сдержать порывы смеха, — сам, ты саааааам сказал, что я должна быть счастливой…ахахаха…на фотках.

И зашипеть, когда пальцы схватили моё запястье так, что показалось, сейчас хрустнут кости. Она всё ещё что-то говорит. Регистратор. А я не могу оторваться от его лица. От того, как он кивает и одними губами произносит своё уверенное «да». Потом на меня посмотрел выразительно и цыкнул, кивнув на регистратора. А, моя очередь в спектакле?

— Согласны ли вы, Воронова Карина Андреевна…

— Нет.

Всё же сумев подавить проклятый смех, закричать, попытавшись высвободиться, вырвать руку из смертельного захвата. Невзирая на боль.

— НЕТ! Я НЕ СОГЛАСНА! Слышите? Вы меня СЛЫШИТЕ?!

Кажется, вновь слёзы по щекам, иначе откуда эта горечь на губах. Особенно когда эта старая сука кивнула, особенно когда меня подтолкнули к столу так, что я ударилась о край бедром, а сзади раздалось насмешливое:

— Она согласна.

Он отпустил мою руку на несколько секунд, чтобы подписать проклятую бумажку. А я всё щипала и щипала запястья. Тщетно. Кошмар продолжался. Я никак не проснусь.

Я откинулся на спинку кресла и смотрел на нервно вышагивавшего в просторном кабинете брата. Так и тянуло рявкнуть на него, сказать, чтобы успокоился и сел куда-нибудь, прекратил мельтешить перед глазами. Ещё и каждый шаг в голове отпечатывается. Бум. Бум. Бум. Тяжелый звук. Бьёт прямо по нервной системе на самом деле. Пришлось сомкнуть веки в попытке сосредоточиться на рое мыслей, кружившем в голове. Бум. Бум. Бум. Бум. Сопровождаемое тяжёлым дыханием Андрея. Что-то хрустнуло. Скорее всего, пальцы. Андрей Воронов, когда злится, хрустит пальцами, словно желая сломать их. Не себе, но, видимо, тому, на кого готов обрушить гнев.

Не на Карину, конечно. Выдохнул, когда перед глазами появилось миловидное личико племянницы. Ух, как бы я эту малолетнюю дрянь сейчас хотел наказать. Так бы и…но тут же остановил свою злость. А что бы я сделал? Ну на самом деле? Ударил? Отшлепал на правах единственного дяди? Девчонке и так в жизни досталось так, что не дай Дьявол никому. Такую бить нельзя. Неа. Только пожалеть. Да, даже за глупость. Только обнимать и прижимать к себе до тех пор, пока все левые мысли из её белокурой головы не вылетят.

Сколько дней не ел Андрей? Кажется, не просто похудел, а истощал. Спит ли он вообще? Скорее всего, нет. Впрочем, как и я. Хотя я, в отличие от брата, хотя бы одежду меняю. Когда вспоминаю об этом, конечно. Андрей уже несколько дней, кажется, в одном и том же костюме, словно сросся с ним. Вон на манжетах рубашки даже старые пятна крови после допросов турка. Иногда Граф смотрит на них, чтобы успокоиться, чтобы вспоминать, что они медленно, но верно, находят этих тварей. Одного за другим. Вот и доказательства. Но, чёрт, как же всё-таки медленно…

Бум. Бум. Бум. Не сдержал раздражение и зашипел на брата, остановившегося у самого стола и громко смахнувшего вещи с него на пол, но так и не открыл глаз. Хотя на языке вертелся один-единственный вопрос, который так и чесалось произнести вслух. Чего не хватало этой малявке, а, Андрей? Почему твоя дочь сбежала с первым встречным ублюдком неизвестно куда из отчего дома? Разве благополучные любимые дети бегут из дома? Впрочем, кого я обманываю? Разве термин «благополучие» можно связать с нами, с Вороновыми? Не в материальном плане, естественно, а в другом. В том, который единственный и имеет значение для любого человека. Неа. Это точно не о нас.

— Да, откуда я знаю, чего ей ещё надо было!

Громким шёпотом раздалось напротив, и я от удивления распахнул глаза. Готов поклясться, что не произнёс свой вопрос вслух. Но, видимо, Андрей эти дни и сам задавался этим вопросом.

— Вот что ей надо было, а, Макс?

Андрей раздражённо взъерошил пальцами волосы, остановившись у стола и угрюмо глядя на меня.

— Как можно было…вот так…довериться непонятно кому! Твою мааать! Непонятно куда улететь. Ни слова, бл**ь, не сказав ни одной душе.

И я вновь давлюсь словами. Конечно, я не скажу ему то, что думаю на самом деле. Ни словом, ни намёком не дам понять, что, на самом деле, в произошедшем виноват и он сам. Неа. Да ему достаточно и собственных воплей совести. По его бледному осунувшемуся в последние дни лицу видно, что эта тварь грызёт Андрея Воронова не первые сутки. Впрочем, виноваты все мы. Вот только сожаления обычно приходят слишком поздно.