Красивое зло - Ребекка Джеймс

И теперь, когда я была рядом с ним, пиво показалось мне приятным, мне понравилось, что кругом темно — это успокаивало и настраивало на еще более романтичный лад. Я чувствовала себя уверенной и защищенной, и, несмотря на толпу, мне казалось, что мы одни.

18

Вечером я смотрю телевизор, свернувшись на диване и лениво щелкая пультом, но в дверь вдруг стучат.

Сначала я решаю, что это Элис, и задаюсь вопросом, что лучше — открыть дверь или притвориться, что меня нет дома. Я больше не сержусь на нее, просто устала, а ее бесконечная энергия утомит меня еще больше. Но потом я все-таки встаю, выключаю телевизор и, вздыхая, иду к двери.

Но там не Элис, там Робби. Он улыбается, в руках у него мороженое, горячий шоколад и пачка печенья.

— А я с подарками, — говорит он. — Смотри, сколько шоколада.

Я смеюсь и придерживаю дверь, чтобы он мог войти.

— Я хотел поговорить. — Робби так и стоит в дверном проеме и смущенно смотрит на меня. — Не возражаешь? Мы вчера так и не остались наедине, а мне хотелось о многом поговорить. Ну, о твоей сестре. И про Элис, конечно. — Он горько качает головой. — Но ты устала, наверное, поэтому я и купил горячий шоколад, чтобы тебя подбодрить. — Он замечает мою пижаму. — Ты уже спать собиралась, да? Извини. Я только…

— Робби! — перебиваю я. — Остановись. Заходи. Я не устала. И тоже хотела с тобой поговорить. — Я беру мороженое. — И мороженое я хочу, прямо сейчас.

Мы идем в комнату, раскладываем мороженое и садимся. Оно восхитительно — с шоколадным сиропом.

— Обалденно, — говорю я.

Робби смеется, но улыбка тут же сходит с лица, и он внимательно смотрит на свое мороженое.

Я доедаю и вытираю руки.

— Робби, с тобой все в порядке?

— Да. — Он пожимает плечами. — Я не про себя пришел поговорить, правда. — Он хмурится. — А ты как? С тобой все в порядке?

— Да, все прекрасно.

— Ты никогда не говорила мне про свою сестру. Ты мужественная. Я-то всегда рассказывал тебе о своих проблемах. — Он сердито смотрит на меня. — Почему ты мне ничего не говорила?

Я сажусь рядом и беру его за руки.

— Прости. Я знаю, что обидела тебя. Но это не потому, что я тебе не доверяю. Правда.

Робби внимательно слушает.

— Когда Рейчел умерла, в прессе только об этом и писали. Газетчики буквально преследовали меня и моих родителей. Это было ужасно. — При одном воспоминании мои глаза наполняются слезами, и я отворачиваюсь.

Робби обнимает меня.

— Все в порядке. — Его голос звучит виновато, и я понимаю, что он винит себя в моих слезах. — Ты ничего не обязана мне рассказывать. Все это не имеет значения. Я не понимал… Боже мой, Кэтрин, какой я дурак! Заставил тебя плакать.

Я смотрю на него и вытираю глаза.

— Дело не в тебе, Робби. Я плачу всякий раз, когда вспоминаю то время. Я просто хотела объяснить, почему ничего тебе не рассказала.

— Все в порядке, можешь не рассказывать.

Я отталкиваю его руку и встаю.

— Но я хочу рассказать. Просто слушай и не перебивай. Прошу тебя.

Он послушно кивает.

— Моя настоящая фамилия не Паттерсон, — начинаю я. — Моя настоящая фамилия — Бойделл.

Глаза Робби округляются. Конечно, он слышал про сестер Бойделл.

— Ну вот, ты о нас слышал. По крайней мере знаешь, что о нас писали в газетах.

— Я помню только фамилию. — Он качает головой. — Еще помню, что твоя сестра была очень одаренным человеком, да?

— Да, это правда. Была.

— Господи, Кэтрин. — Робби снова качает головой. — Я не могу поверить…

— Знаю.

— И это была твоя сестра? Боже мой. Я знаю, что случилось. Эти ублюдки убили ее.

— Да. И в газетах только о нас и говорили. Журналисты, так сказать, сделали нас знаменитостями. Нашу семью обсуждали все, кто только мог.

— И что же говорили?

— Все что угодно. Во многих статьях писали, что мама и папа были невероятно честолюбивы в отношении Рейчел. Конечно, так оно и было. Но Рейчел действительно была очень талантлива, почти гениальна. О ней писали и при жизни, но потом, после ее смерти, все эти журналисты стали нашими врагами. Они писали, например, что Рейчел по три или четыре часа в день играла на фортепиано. Она, конечно, много занималась, но в статье это звучало так, как будто мама и папа ее заставляли! Вовсе нет, Рейчел очень любила музыку, она хотела заниматься, она хотела быть самой лучшей. Да, мама и папа были честолюбивы, но они любили Рейчел, любили больше всего на свете. У нас была очень счастливая семья. — Мой голос начинает дрожать, я обхватываю голову руками и стараюсь справиться с собой. — Мы были счастливы.

— Понимаю.

Я перевожу дыхание.

— Именно поэтому я поменяла имя и стала Кэтрин Паттерсон вместо Кэйти Бойделл, именно поэтому переехала в Сидней. И мама с папой уехали тоже поэтому. Я никому об этом не говорила, никому, кроме Элис. Я не хочу больше быть Кэйти Бойделл. Понимаешь?

Робби кивает и сжимает мою руку.

— Когда ты заговорил про свою маму, я хотела тебе сказать, что очень хорошо понимаю твои чувства.

— Ну вот, а я-то подумал, что ты просто такая суперчувствительная Кэтрин, — пытается пошутить Робби.

Мы доедаем мороженое, которое уже растаяло, и я рассказываю Робби про ту ночь, когда убили Рейчел. И рыдаю точно так же, как и тогда, когда рассказывала Элис, а Робби обнимает меня и внимательно выслушивает. Он приносит еще мороженого, задает мне вопросы, плачет вместе со мной, мы утешаем друг друга.

Около полуночи я говорю Робби, что очень устала и хочу спать. Но когда он собирается уехать, я прошу его остаться и переночевать со мной. Просто как друг. Не хочу оставаться одна. И он соглашается.

Я даю ему запасную зубную щетку, и мы вместе чистим зубы, сплевывая пасту в раковину. Мы ложимся рядом, в спальне темно, я слушаю его дыхание и чувствую себя спокойно, как никогда.

— Никогда не спала с парнем другой девушки, — говорю я. — Конечно, мы ничем таким не занимаемся. Но все равно это как-то против правил.

— Ничего, для Элис не существует никаких правил. Она не признает никаких границ. А пообщаешься с ней и сам таким становишься. — Он грустно смеется. — Вспомни про Элис и Бена. А ее слова о твоей сестре? Она никого не уважает и ни к кому не прислушивается, так что и мы имеем право вести себя так, как хотим.

— Ну да, — говорю я. — Но я не считаю, что мы ведем себя ужасно. — Я качаю головой. — Мы ведь просто друзья, мы заботимся друг о друге. И Элис мы не делаем ничего плохого. Даже если она и узнает, уверена, ей будет все равно.