Когда тебя нет - Валентина Назарова

— Нет.

— Ну вот и славно. Мы позвоним вам, если вскроются новые обстоятельства. Всего хорошего.

Он кладет трубку. Я снова прижимаюсь лицом к стеклу. Тридцать семь параллельных линий дождя бегут вдоль моей щеки.

— Месье… — Я чувствую легкое прикосновение к своему плечу и открываю глаза. — Конечная станция, Монпарнас.

— Конечно, извините, — говорю я руке в перчатке, все еще тыкающей меня в плечо, лишь через секунду разобрав прилагающееся к ней лицо. — Я уже выхожу.

— Оревуар.

Я хватаю рюкзак и делаю шаг на пустую платформу.

Я спускаюсь в подземку. Тут же мне в лицо ударяет тревожный теплый ветер, принесший с собой запах паленой резины и чего-то органического, омерзительного и сладкого одновременно.

Я пропускаю нужную станцию, пересаживаюсь на другую ветку и выхожу на станции «Сталинград». Дальше, мимо череды витрин с опущенными жалюзи, я иду по залитому желтым светом фонарей бульвару. Та же самая промасленная дизельным выхлопом вывеска с приземистыми розовыми буквами — «Отель де Пари». Как могу аккуратно, я переступаю через спящего на ступеньках клошара. Им оказывается пожилая китаянка. Ее лохматый маленький пес, одетый в розовую детскую распашонку, бросает на меня сердитый взгляд, но не издает ни звука. Я нажимаю на дверной звонок — в аэропорт я могу доехать с утра, надо будет только пораньше встать. Слышится жужжание домофона, я дергаю за ручку и оказываюсь внутри. Холл все такой же тесный, ковер — замызганно-синий. Возможно, даже парень-мигрант за стойкой регистрации тот же самый, только постарел на пять лет.

— Скажите, у вас есть свободные номера?

— Да, на сколько ночей?

— На одну.

— Шестьдесят евро, пожалуйста, и заполните анкету.

Я киваю и вписываю свою фамилию в поле на коротеньком бланке.

— А номер пятьсот пять свободен?

— Сейчас посмотрю. — Парень смотрит в экран древнего монитора, его лицо озаряет синеватое электрическое сияние, делающее его похожим на мертвеца. — Да.

Я протягиваю портье заполненную бумажку и наличные. Он делает копию моего паспорта, затем парень кладет на стойку магнитный ключ. Конечно, вряд ли это тот самый ключ, который держала в руках Ида Линн, но все же. Я зажимаю его в ладони.

Говорят, телу нужно семь лет, чтобы обновить себя полностью. Это полная чушь. Я гляжу на ключ на своей ладони, потом на свои пальцы, никогда не прикасавшиеся ни к этому ключу, ни к самой Иде Линн. Кожа меняется каждые семь дней. Только кора мозга у нас одна на всю жизнь. Это значит, все, что осталось от нее — у меня в голове.

Пока лифт со стоном ползет наверх, я представляю себе экран монитора, подключенный к аппарату МРТ, и желто-оранжевые всполохи в затылочной области, с которой соединены нейроны, посылающие зрительные сигналы в мои глаза, которые тоже никогда ее не видели. Я поднимаюсь на последний этаж, вставляю ключ в замок полосой вниз. Мигает зеленый глазок, я отворяю дверь комнаты номер 505.

Мы провели здесь пять ночей. Днем она работала, а вечерами мы слушали джазистов с Берега Слоновой Кости в маленьком баре напротив, жутко напивались домашним вином, которое подавали в заляпанном жирными пальцами хрустальном графине, а потом катались на арендованных велосипедах или просто бродили, не зная, куда ведут нас ноги, пока не трезвели и не упирались в пахнущий тиной берег реки. На следующий день, в Экспоцентре, от Иды Линн все еще пахло выпитым, но это не смущало тех, кто раздевался перед ней и давал ей водить жужжащей электрической иглой по своей коже, навеки вживляя в нее видения из ее беспокойных снов.

Я захожу в ванную и окатываю лицо холодной водой. На белой поверхности раковины я замечаю крошечный треугольный скол и провожу по нему пальцем — края затупились от времени. Она уронила туда стакан с зубными щетками, кругом было битое стекло, и она страшно боялась, что отель спишет с моей кредитки деньги за ущерб. Но они так ничего и не списали.

Циферблат электронных часов на телевизоре напротив кровати показывает десять вечера. Сквозь открытое окно в комнату врывается запах гари, наверное, где-то под окнами подожгли мусорку. Я закрываю ставни и навзничь падаю на жесткую полутороспальную кровать, не снимая обуви.

Кто бы знал, что я вернусь сюда?

Здесь не случилось ничего особенного, ни плохого, ни хорошего, просто мы спали здесь когда-то. Я вспоминаю, как она лежала на боку, ладони зажаты между бедер, глаза полузакрыты, такая тихая, почти спящая. Я моргаю, отгоняя видение, и перещелкиваю каналы в поисках чего-нибудь не на французском. Наконец, перед глазами мелькает знакомая картинка.

Темный дом, широкая уходящая вверх лестница. Парень останавливается в дверях, у его ног мелькает черная кошка, потом еще одна.

— О, дежавю.

— Что ты сказал?

— Черная кошка, а за ней другая такая же.

Кроме дежавю, есть еще одна штука, гораздо более странная, это стало случаться со мной после Иды Линн. Жаме векю, или как-то так. Ты делаешь что-то, что делал уже миллион раз, но тебе вдруг кажется, что это с тобой впервые, и ты болезненно концентрируешься на каждой мелочи, будто боишься упасть. Так бывает, когда я подношу к губам чашку с кофе или захожу в лифт. В Интернете написано, это последствие сильного потрясения. Оно и понятно.

После смерти Иды Линн я не всегда узнаю себя в зеркале, думаю я, глядя на отражение чужого лица в оконном стекле.

Я перевожу глаза на экран.

— Дежавю означает сбой в матрице, когда кто-то меняет код, — говорит Морфеус, и тут до меня, наконец, доходит.

Телевизор. Это я выключил его. Вот что смутило меня в рассказе копа. Грабители не могли не заметить его звука, раз я услышал его с нижнего этажа. Значит, они знали, что в доме кто-то есть, когда зашли внутрь, значит, они пришли с намерением убить Илая.

Я выключаю звук, вскакиваю с кровати и начинаю наматывать круги по комнате, потом выглядываю на улицу. В свете фонаря я вижу стоящую напротив входа в отель машину, черный автомобиль. Внутри мерцает огонек тлеющей сигареты.

Я хватаю телефон, звоню по одному из номеров, вбитых в быстрый набор.

— Амир?

— Серж, привет! Как обычно? Куриный с двойной картошкой и чили-соусом?

— Нет, Амир, я… мне надо, чтоб ты пошел ко мне домой и проверил.

— Что проверил, Серж?

— Был ли… запер ли я дверь. Я уехал на выходные, понимаешь, и тут вдруг… Ты ведь знаешь мой адрес, столько раз приносил мне доставку. Это всего за углом от тебя.

— Конечно, я тебе перезвоню, жди.

Он вешает трубку. Я ложусь на кровать и закрываю глаза. Мне надо просто поспать, это все переутомление. Так не может быть, так не бывает. Это бред, чушь, конспирология. Сейчас Амир перезвонит мне, и я сам посмеюсь. Минут тридцать спустя телефон вибрирует где-то под подушкой.