Цикл «Идеальный мир»: Реквием по мечте - rrrEdelweiss

Вскоре деревья почти исчезли. Вслед за ними пропали звери. На глазах планета, чьи богатства нещадно разграбили, становилась голой пустыней. Но мыши почти не замечали этого, занятые ежедневной тяжелой работой и борьбой за выживание.

Тогда стали приходить первые сообщения о восстаниях рабочих, которые хватали лопаты, кирки и нападали на плутаркийцев, а потом вскрывали и грабили продовольственные склады. Об этом рассказывали не по телевизору — все телевизионные башни пришельцы давно купили и отправили в виде металлолома на родную планету — а через дядю Модо и других знакомых, путешествующих по Марсу. Рыбоголовые, опасаясь мятежей, усилили охрану своих территорий крысами и ужесточили условия контрактов.

В памяти Огонька навсегда останется роковой день, когда отец, проснувшись утром, закашлялся и не смог подняться с кровати. Мама, побледнев, пересчитала имеющиеся у них деньги, вздохнула и пошла в аптеку, но вернулась ни с чем: фармакологическая отрасль к тому времени была почти уничтожена, и даже самые простые лекарства на планете стали дефицитом. Отец кашлял все сильнее, мама тихо плакала, когда думала, что никто не видит, и заваривала травки, которые предусмотрительно посадила в отдельном горшке недавно — как чувствовала, что могут пригодиться.

А вечером, когда Огонек с Праймер резали овощи на ужин, входная дверь едва не слетела с петель — так громко в нее стучали. Сестра вжала голову в плечи и спряталась за мать. Отец пошел открывать, держась за стену и едва не падая.

— Ты! — вместо приветствия ему в лицо уткнулся коготь на крысином пальце. — Какого сраного пса тебя не было на работе?!

Отец закашлялся кровью, и за него ответила мама, выступив вперед и гордо расправив плечи:

— Мой муж болен, но мы не смогли купить лекарств. Я боюсь, завтра он не сможет выйти на работу.

— Вот как? — крыс оглядел статную женщину с ног до головы и плотоядно ухмыльнулся. — А знаешь ли ты, красотка, что по контракту, пропустив день, твой муженек должен заплатить штраф?

— Нет, я не знала. — Мама не опустила глаз, все также прямо глядя в лицо незваного и нежеланного гостя.

— Так вот… — крыс облизнулся и обернулся к отцу, все еще кашляющему при попытке сказать хоть слово. — Давай заключим сделку! Ты отлеживайся… Да хоть неделю болей, я прикрою! Найду, на кого раскидать твою норму… Но вот пропуск придется отмечать каждый день, иначе отсутствие заметят. Вот пусть твоя женушка и приходит с ним по утрам, — он перевел взгляд на мать и похабно оскалился. — Ммм, придешь, красавица? Только трусы не надевай, они тебе не понадобятся…

Папа, собрав силы, зарычал и бросился на того, кто посмел предложить такое матери его детей. Крыс лениво развернулся и ударил его в живот, а когда отец согнулся, хватая воздух, нанес точный удар локтем в голову. Отец рухнул, мама закричала и кинулась к нему, Праймер спряталась за креслом, уткнувшись в колени и плача. Огонек переводил взгляд с одного взрослого на другого, и до его сознания никак не доходило, что же происходит — лишь детские, но уже крепкие пальцы инстинктивно сжались сильнее на ручке шеф-ножа, который он так и не выпустил из рук. В чувство его привел дикий, отчаянный вой матери:

— Он не дышит! Ублюдок, ты убил его!

В этот момент мальчишка как-будто загорелся изнутри. Он перехватил нож так, как учил дядя Модо в последний визит: лезвие плотно прижато к предплечью и совсем незаметно, пальцы четко фиксируют рукоять. Подойдя к противнику, нужно в один миг сменить хват и ударить с разворотом — стремительно и вложив силу всего тела. Мозг еще вспоминал последовательность действий, а Огонек уже сделал три коротких шага как-будто к родителям, но потом точно и чисто выполнил прием — и вот крыс, скуля, схватился за бок, а ему в лицо уставились полыхающие ненавистью и болью глаза восьмилетнего мальчишки. Мама пронзительно закричала. Чужак, тяжело дыша, покачнулся, зажал ладонью рану и в следующее мгновение вывалился за дверь, проклиная мышей и подвывая. За ним тянулась дорожка из густых бурых капель.

Что было дальше, Огонек помнил плохо. Кажется, мама звонила дяде Модо, а потом, глотая слезы, судорожно собирала вещи. И все это время мальчик сидел подле бездыханного отца, сжавшись в комок, но не выпуская из руки холодеющих пальцев. Потом дядя вез их куда-то, а мышонок то проваливался в сон, то резко просыпался, снова и снова видя полный ненависти взгляд и чувствуя, как по его руке течет теплое. И каждый раз на грани сна и яви глаза раненного им (или убитого? Он не знал!) крыса как будто менялись, становились глубокими, как сама вечность, и Огоньку казалось, что сам Великий Марс, о котором рассказывали мать и бабушка, смотрит на него, будто оценивая. Мама кутала его в захваченный из дома плед и обнимала, но время от времени украдкой вытирала о буро-рыжую, как у отца, макушку, горячие слезы.

Наконец, они приехали в лагерь, спрятанный посреди гор в одном из проходов Большого Каньона. Дядя куда-то сходил, с кем-то поговорил, и им позволили остаться, выделив закуток для ночлега. На следующие несколько лет он стал их домом.

За 12 лет до победы над Плутарком.

Там, в лагере, Огонек решил, что должен заботиться о сестре и матери, сделать все, чтобы не дать их больше в обиду. Отец пусть и не принадлежал военной касте, но постоянно общался с родственниками жены и принял многие их взгляды. А потому постоянно твердил, что он, Римфайер, — мужчина, а значит, оберегать женщин — его долг. И мальчишка отчаянно защищал Праймер от юнцов, живших рядом — пары подростков, которые наслушались разговоров старших, насмотрелись на творившийся вокруг беспредел и попытались приставать к сестре. Благодаря не по возрасту высокому росту и урокам, которые давал в прошлом дядя, Огоньку оказалось не сложно объяснить окружающим, как не нужно обращаться с женщинами его семьи. Несколько раз разъяренный мальчишка, взбешенный тем, что тощий сын старосты лагеря, подражая отцу, пытался зажимать в углу Праймер и запускать руки той под юбку, налетал на него, яростно колотя. И противник, даже превосходя Огонька ростом и возрастом, мог лишь закрывать голову руками да молиться, чтоб кто-то из взрослых скорее пришел на шум и оттащил от него этого мелкого психа, пока тот не сломал что-то скулящему от боли и плюющемуся кровью обидчику. Спасало от наказания только то, что начальник лагеря, прознавая о происшествии, каждый раз сам отвешивал отпрыску