Бледный гость - Филип Гуден

Итак, пятница, утро. Разносится известие, что прибыли «Братья Пэрэдайз», незабвенная троица святош с рыночной площади в Солсбери. В Инстед-хаус они приехали, чтобы представить кое-что из своего репертуара вниманию тех, кто придет на них посмотреть. К нашему счастью, братьев расположили не в главном здании, а где-то в северной, хозяйственной части поместья, кажется, недалеко от пивоварни. В противном случае мы бы едва перенесли их соседство. Также к нашей радости, они не намеревались давать представление во время свадебного торжества. Иначе бы это вообще плохо кончилось. Однако прислуге и прочим работникам, если у них имелось свободное время вечером, было позволено пойти посмотреть историю о Каине и Авеле или о Ноевом ковчеге. Я не мог взять в толк, почему братьям вообще позволили проехать в поместье, пока не услышал, что на то была особая воля леди Пенелопы, жены Элкомба. Она считала, что их нравоучительные постановки пойдут на пользу воспитанию благочестия и праведности среди слуг.

На мой взгляд – весьма трогательное проявление заботы, и я ничего не имел против Пэрэдайзов, хотя, будучи представителями другой труппы, они моментально становились нашими соперниками. Их пьесы были глубокомысленны и производили впечатление, но все же чего-то им не хватало. Некой завершенности и изящности. Разве эти зубодробительные монологи и простая до скуки интрига могли сравниться с грацией и красотой тех, что выходили из-под пера мастера Шекспира или Эдгара Боскомба и Ричарда Милфорда? Почему бы братьям не выбрать для своих постановок реальных персонажей – королей, графов, шутов, – вместо Исаака и Авраама? Разве они не видят, что на дворе семнадцатое столетие?!

Другими словами, пусть сидят там, где они есть, и довольствуются деревенской аудиторией, а нам оставят дворянские поместья.

Это было первое происшествие.

Второе же оказалось куда серьезнее, чем приезд актеров-проповедников. В сущности, оно послужило началом целой веренице последовавших затем бед и несчастий.

Как вы помните, от Дэви я узнал, что Робина считают чем-то вроде живого талисмана, пусть немного лохматого и зловонного. Немудрено, что людьми простыми он воспринимался как некое божество, как дух-покровитель леса. Пару раз в день кто-нибудь из кухонной прислуги доставлял Робину еду – зелень, репу, крыжовник и так далее, как он сам и рассказывал. Правда, не на серебряных подносах, а в обычных плетеных корзинах. Порядок был такой: оставить подношения на старом пне и забрать пустую корзину с прошлого посещения.

В пятницу очередь идти в лес выпала приглянувшейся Фоллу Одри. Угощение составляли остатки фруктов и кое-какие овощи. Смелости девушке было не занимать, так что она частенько подсматривала, как дикарь забирает еду. Сегодня же она решилась на новый шаг: позвать его по имени, только тихо-тихо, чтобы не спугнуть. Ей бы этого не хотелось, к тому же Робин был безобиден, как дитя, все это знали. Ну а если что не так, то бегала Одри быстро. Зато, если все получится, будет что рассказать. Может, даже мастеру Фоллу, господину актеру, приехавшему откуда-то с востока.

Однако бедняжке Одри так и не случилось проверить, придет Робин на зов или нет. Поставив корзину на пень и сунув под мышку пустую, она, как обычно, направилась к зарослям боярышника, где пряталась. И вдруг истошно закричала. От ужаса она даже не сразу поняла, что это болтается перед ее лицом. Что-то грязное и кривое. Вокруг распространялся острый, отвратительный запах. Перепуганная Одри подняла голову и едва не потеряла сознание: то, чего она не разобрала сразу, оказалось свисающими сверху ногами Робина. Несчастный повесился на ветви вяза. Лицо его было еще чернее, чем ступни. Изо рта вывалился распухший язык.

Смерть лесного дикаря многих огорчила, но и только. Приготовления к свадьбе не были приостановлены или даже омрачены этим событием, поскольку и прежде не вызывали слишком уж большой радости в Инстед-хаусе. Разумеется, на кухне, в этом рассаднике сплетен и слухов, пошли разговоры и причитания, откуда они распространились потом на все поместье. Мы же, новоприбывшие, восприняли это известие практически безучастно (я по понятным причинам помалкивал о двух своих встречах с Робином).

Впрочем, когда случаются подобные вещи, как бы далек ты ни был от них, неприятный осадок держится день-другой. И как раз на эти дни выпадал самый разгар лета. С тех пор как мы приехали сюда, рассветы стали еще прозрачнее, теплее и ярче. Целый день небо оставалось чистым, а к вечеру закатное сияние окутывало особняк роскошными золотистыми переливами. И как резко контрастировала со всем этим великолепием июньской благодати смерть несчастного!

Я расспросил Дэви о том, что говорят насчет самоубийства Робина, – вернее, паренек сам отыскал меня, чтобы поведать свежие слухи.

– Одни считают, что он повесился, потому что сошел с ума.

Я подумал, что это вполне правдоподобная версия, если вспомнить более чем странное поведение дикаря и его небылицы. А кто не свихнется в таких условиях? Однако я напомнил себе, что самое простое объяснение чаще всего не выдерживает критики.

– Кое-кто же говорит, что его вздернули, сэр, потому как он увидел то, чего не следовало.

– И кто же мог его повесить, Дэви?

– Феи и лесные духи, конечно.

Что ж, даже если Робин и провинился перед ними, вряд ли вся эта лесная мелюзга смогла бы с ним справиться, из-за хрупкости сложения и крошечных размеров. По крайней мере сведения о габаритах эльфов, вроде Паутинки и Горчицы, сообщал нам мастер Шекспир в своей пьесе.

– Сомневаюсь, что это они, Дэви, – сказал я.

– Прошу прощения, сэр, но вы, благородные люди из Уайтхолла, вряд ли слышали что-нибудь о наших обычаях и поверьях.

Я не стал с ним спорить и спросил, что еще болтают.

– Кит, один из наших, считает, что Робин продал дьяволу душу и тот просто забрал причитающееся. Но Кита слушать – только время тратить. Угрюмый он тип. Его не любят, да и сам он людей не жалует. Только и слышишь от него: «Катитесь вы все к…» Ну в общем, к тому, чье имя нельзя упоминать. И все-таки…

– Да?… – подбодрил я Дэви.

– И все-таки, сэр, Одри с кухни говорит, что прекрасно разглядела ноги Робина. И одна из них была… была с копытом. Она так говорит.

Дэви опасливо огляделся, даже съежился, и дрожь пробежала по его щуплому телу.

Я засмеялся:

– Ну, тут я могу вас с Одри успокоить. Мне приходилось видеть ноги Робина. И поверь мне, они были вполне человеческими, хотя и грязноватыми.

– Вы уверены, сэр? Тот… тип, про которого нельзя говорить… Он очень хитер!

– Робин был человеком, как мы с тобой. К тому же ты сам говорил, что он и мухи не обидит и даже приносит удачу.

Кажется, можно было и не повторяться для пущей убедительности: Дэви склонен был верить мне без оглядки.

– Не знаю, что и думать, сэр. Пожалуй, вам в Уайтхолле виднее.