Невская легенда - Александр Израилевич Вересов

Тот не отвечал, щурил зоркие глаза под высокими, густыми бровями.

Меньшой Оглоблин встал и, важно поклонясь, протянул полуполковнику бумагу:

— Прими, князь, государев рескрипт.

«Рескрипт» представлял собою неровно оборванный кусок серой, толстой бумаги.

Этот обрывок еще ночью Петр вручил окольничему. Оглоблин разыскал царя у пушки, которая никак не становилась на бревенчатый настил. Царь ругался черными словами и, не понимая, пучил глаза на рыхлого толстяка.

— Пошел ты отсюда! — рявкнул и снова занялся пушкой.

Но так как толстяк не уходил, молитвенно лепетал непонятное, Петр поманил его пальцем, нагнув голову, выслушал. Вспомнил. Понимающе хмыкнул. С треском разорвал бумажный пороховой картуз и, примостив обрывок на спине подскочившего пушкаря, размашисто написал две строки.

Полуполковник Голицын читал эти пляшущие короткие строки и хохотал так заливисто, что засмеялись и стоящие рядом, еще не зная, в чем дело. Даже у Оглоблина расползлись в улыбке губы.

Улыбаться ему как раз не следовало. «Рескрипт» был беспримерно короток: «Окольничего и его холопей — в солдаты. Знатность — по годности считать».

Спустя минуту Голицын уже не думал ни об окольничем, ни о его странной судьбе.

— Ребята! — крикнул он семеновцам. — Начинаем шанцы делать. Бери лопаты!

Рыть землю — дело свычное мужицким рукам. Родион Крутов и Ждан Чернов работали с радостью. Пусть хоть и не под посев, и не сошкой, а боевым железом, все ж хорошо поднять землицу.

Голицын показал, где рыть шанцы, где кетели. Ходы ложились все глубже в грунт, ветвились, незримо близились к крепости. Но из Нотебурга не могли видеть этот спорый и грозный труд. Его прикрывал густой лес. Местами деревья начали валить и делать из них срубы.

Полуполковник за этим не следил. «Кротовья» работа казалась ему карой божьей. К нему подошел незнакомый прежде новик, назвал себя Жданом и спросил:

— Дозволь, князь, слово молвить?

— Валяй, — повернулся Голицын к рыжему солдату с пронзительно смелыми глазами.

Ждан бойко сказал, что он высмотрел, где лес подходит вплотную к Неве. Там шанцы надо вывести на самый берег. Потом, когда все будет сделано, можно срубить лес.

— Толково, — согласился полуполковник, — тебе же и работать на берегу. Но от пули хоронись. Шведы меткие стрелки.

Самый трудный шанец делал Ждан Чернов со своими земляками, оглоблинцами. Чем ближе к берегу, тем опасливей работали. В прокопанной скользкой щели стояли на коленях. Землю выбрасывать было нельзя — блеск лопат выдаст.

Ждан и Родион, плечом к плечу, пробивались первыми, землю откидывали без размаха стоящим позади, а те следующим, и так до конца хода. Здесь же впервые в жизни, поистине в поте лица, трудился Меньшой Оглоблин.

Так как во всем полку не нашлось солдатских штанов по его брюху, он остался в своих шароварах и боярском полукафтане, только опоясался веревкой, чтобы полы не разлетались. Он добросовестно набивал мешки землей и оттаскивал их в лес. Прислонится к дереву отдышаться, но тут же пугливо оглянется и побежит опять к шанцам. Над обидой, над поруганной гордостью — злая мысль: «Ослушаешься — голова с плеч». Характером государь крутенек…

Пришлось бы Оглоблину совсем худо. Но пожалели свои же крепостные. Не сговариваясь, они поставили его там, где было полегче. Все же бывший окольничий не мог справиться. Земля скапливалась высоким бугром. Тогда подходил Родя. Безмолвно отстранял его и, взвалив на спину мешок, уносил. Возвращался за другим.

То ли опасность выстрожила людей, то ли времени было в обрез, никто из оглоблинцев не трунил, не издевался над боярином. Разве только иной изумленно посмотрит, как он мечется, размазывая по лицу пот, и протянет с недоумением:

— Экая неумель. Животину небось порастрясешь…

Окольничий не отвечал. Он принимал все это, как дурной сон, как казнь, и покорствовал ей.

В конце дня оглоблинцы работали на самом берегу. Ждан поплевал на ладони и повел шанец глубже, чтобы тут, на виду у врага, надежней укрыться в земле.

От Невы тянуло холодом. Ждан то и дело высовывался взглянуть на речную ширь. Он первый и заметил, что из озера вошли в Неву два корабля и поплыли вдоль берега.

Работы прекратились. Солдаты во все глаза смотрели на корабли с незнакомыми темными парусами на косых реях. На берег прибежал Голицын, с ним — офицеры. Толпились, вытягивали шеи. Бледнея, как всегда перед боем, князь сказал:

— Господа шведы пожаловали для досмотра, кто к ним в соседство пришел… А ну, мушкатерию сюда!

Корабли проплывали близко; видна была беготня матросов на палубе. Слышно, как упали бортовые люки. Ядро раскатисто прогудело в воздухе и переломило сосну. Сразу задымились, затрещали мушкеты на берегу.

Ждан стрелял, будто делал обыкновенную работу, неторопливо, на совесть. Аккуратно выбирал цель на палубе, старался свалить ее с первого выстрела. Досадовал, что весь берег затянуло дымом и стало труднее смотреть перед собой. На хлестко шлепающие в землю ядра старался не слишком обращать внимание.

Чернов услышал громкий, насмешливый голос полуполковника:

— Не трусь, рыжий! Иное ядро, что свинья, любит землю рыть.

— Некогда мне трусить-то, — ответил новик, — мне бы вот того черта добыть.

Выстрелил в показавшуюся за дымом судовую корму, в стоявшего на ней сизолицего раскоряку. Промахнулся.

— Плечо небось болит? — уже без насмешки, сочувственно спросил Михайла Михайлович.

— Саднит, сил нет, — признался Чернов.

Плечо распухло, чуть не вывороченное из суставов отдачей мушкета.

— Сначала всегда так, — ободрил Голицын, — ну, с первым тебя боем, рыжий!

На берегу кричали весело и яростно. Несколько человек по пояс вошли в воду, потрясая над головой оружием. Шведские корабли грузно разворачивались и уходили.

Теперь Ждан мог оглянуться на земляков. Он не узнал их. У всех черные от пороха лица, лишь зубы блестят. Меньшой Оглоблин с остановившимися глазами дышал раскрытым ртом, как рыба, выброшенная на сушу.

Ждан выпрямился и тем же голосом, каким сейчас разговаривал с ним Голицын, чуть насмешливо и дружелюбно поздравил товарищей:

— С первым боем, братцы!

Помедлив, добавил тихо, словно раздумывая, про себя:

— Ничего, и швед под пулей падает…

В воздухе сильно пахло гарью. Полуполковник Голицын в своей палатке писал донесение фельдмаршалу о первой стычке с врагом. Писал, как должно, почтительно, все же с легким озорством:

«Противник раковый ход восприял».

Отнести бумагу в ставку велено было Чернову. На посыл всегда гоняли новиков. Ждану это на руку. Ему во что бы то ни стало надо повидать Бухвостова.

В первый день, когда в полку внезапно появился Меньшой Оглоблин, на него наткнулся Васек Крутов. Правда, бывший окольничий не признал в Ваське Васену. Но на всякий случай барабанщика, как малолетку, хорошо бы отослать в