Невидимая смерть - Евгений Федоровский

Работники службы безопасности осмотрели багаж членов делегации, проверили карманы и сумки, провели через толпу к самолету. Риббентроп с помощниками задерживался. Причины никто не знал. Скорее всего, фюрер отдавал последние распоряжения. Механик закончил свои дела и сполз на стремянку, по ней спустился на землю, подошел к летчикам, стал что-то объяснять. Экипаж пошел к своим местам в самолете.

– Садитесь и вы, – разрешил один из сотрудников СД.

Юстин и Линда разместились в последнем ряду.

Вскоре со стороны аэровокзала показался кортеж легковых машин.

Передний «опель-адмирал» мазнул по иллюминаторам ярким светом фар, остановился. Разом вспыхнули прожекторы, застрекотали кинокамеры, высокие чины сгрудились вокруг Риббентропа, чтобы пожать на прощание руку. Улыбаясь и позируя, рейхсминистр демонстративно отмечал одних и оставлял без внимания других. Наконец он легко взбежал по трапу, приветливо помахал рукой всей толпе. Один за другим заработали моторы. Вздрагивая на швах бетонных плит, «Кондор» порулил на взлетную полосу. Следом за ним двинулся трехмоторный «юнкерс-52» с техническими секретарями делегации. Когда взлетели, на земле открылось море огней. Миллионы радужных светлячков, то скучиваясь, то разбегаясь, трепетали во тьме. По очертаниям огненных сгустков узнавались окраины Большого Берлина – Карлсхорст, Каульсдорф, Хоппегартен, Нейенхаген… Прижавшись лбами к холодеющему плексигласу, ни Юстин, ни Линда не предполагали, что такое обилие огней они видят в последний раз. Через полторы недели начнется война. Первые британские «ланкастеры» и «галифаксы», осторожно примериваясь, начнут бомбить германскую столицу, город все чаще начнет погружаться во тьму. Потом присоединятся «либерейторы» и «суперфортрессы» американцев – станет еще меньше огней. А окончательно потушат свет русские бомбовозы, когда поверженная Германия будет натягивать на себя белый саван. Но пока они просто любовались безбрежьем огней. Им казалось, что «тысячелетний рейх» отныне и навсегда утверждался в истории человечества, как в доюрские времена поднимались горы, рождались моря и океаны, крепла трепетная оболочка стратосферы, ограждая землю от космических лучей и жесткой солнечной радиации.

Понеслись хлопья облаков. Скоро «Кондор» вошел в тучи. Откинувшись на мягкие, из искусственной кожи, спинки кресел, они задремали. Сказались дневные хлопоты, нервотрепки, суматошные сборы. Самолет садился в Кенигсберге на дозаправку горючим, взлетал снова, но они не слышали этого. Молодой глубокий сон неодолимо владел ими.

Их разбудила паника. Громадный самолет швыряло из стороны в сторону, точно он был пушинкой, а не весил десятки тонн. «Кондор» то набирал высоту, то валился вниз. Сквозь рев моторов снаружи слышались тугие хлопки, что-то сверкало. Побелевший Юстин прижал Линду к сидению. Распахнулась дверца пилотской кабины, в проеме показался борт-механик. Выждав момент, когда самолет выровнялся, он крикнул:

– У вас нет парашютов. Спасение зависит только от вашего спокойствия!

Юстин взглянул в иллюминатор. Кругом было белым-бело. Дрожа, по стеклу катились струйки воды. Надо полагать, летчикам удалось добраться до облаков и скрыться от прицельного огня. Радист сообщил на землю, что самолет обстреляли в районе Великих Лук, просил принять быстрые меры по безопасности дальнейшего полета. Стрельба смолкла.

Освещенные косым светом уходящего дня, показались дачные поселки, непривычно огромные лесные массивы, вольно раскинутые пригородные деревни с огородами и садами, дороги, которые лучами сходились к русской столице. Посреди малахитового лесного острова проплыло белокупольное чудо Петровского дворца с круглыми башенками по бокам. Юстин вспомнил, что читал о нем. Когда большевики взрывали храм Христа Спасителя, под этот дворец тоже закладывали динамит, чтобы добыть кирпич для строительства парников в деревне Бурцево. Однако фугасы оказались бессильными – кирпич скреплялся раствором на яичных белках, как и соборы в Кремле, устоявшие перед саперами Наполеона.

Над стадионом «Динамо» «Кондор» заложил крутой вираж, заходя на посадочную полосу Центрального аэродрома. Самолет остановился, пилоты выключили моторы. В дверях первого отсека вырос Колокольчик – Франк Хафе.

– Внимание, господа! – крикнул он. – Рейхсминистр приказал: никому из русских про обстрел не сообщать! Ни протестов, ни заявлений не объявлять!

Бортмеханик открыл наружную дверцу, выдвинул трап. Из своего салона вышел Риббентроп, торопливо пронесся по узкому проходу и спустился на землю первым. Со своего места Юстин видел, как навстречу ему двинулась большая группа штатских и военных из германского посольства. Впереди шел высокий человек в цилиндре с аккуратно подстриженными седыми усами. «Граф Шуленбург, – узнала посла Линда и встревоженно добавила, – странно, нет высокопоставленных большевиков…»

Полет Риббентропа в Москву для многих даже в Германии показался неожиданным. В Советском Союзе, очевидно, эта весть вообще прокатилась как гром среди ясного неба. Однако для Юстина достаточным оказалось сопоставить несколько фактов, чтобы прийти к убеждению, что этот шаг был задуман давно и проработан основательно. Решив сначала разделаться с Францией и Британией, фюрер начал искать пути сближения с Россией. На новогоднем приеме в рейхсканцелярии при обходе дипломатического корпуса он остановился перед советским посланником и чуть ли не полчаса подчеркнуто любезно разговаривал с ним. Мол, наступивший 1939 год будет памятным и для него, поскольку ему исполнится пятьдесят лет, и для Сталина, «ёльтерер брудер», «старшего брата», который отметит шестидесятилетие – самый мудрый возраст для вождя и политика.

Любопытная статья появилась и в журнале «Большевик». Некто «В. Гальянов» со знанием дела, веско и уверенно освещал международное положение. Привлекло внимание одно примечательное предупреждение в адрес Франции. Автор говорил, что она сама сделала все, чтобы ослабить значение франко-советского договора от 2 мая 1935 года, в то время как остается в силе Раппальское соглашение между СССР и Германией. И пусть теперь Франция в случае чего не рассчитывает на Советский Союз, а вспомнит собственное предательство в Мюнхене… Журнал прозрачно намекал на единственный выход для Франции – уступить Германии. Позже Юстин узнал, что под псевдонимом «Гальянов» выступал заместитель наркома иностранных дел Владимир Потемкин, лицо значительное в советском правительстве.

А тут еще последовала отставка наркома Максима Литвинова – решительного противника германского нацизма и убежденного сторонника системы коллективной безопасности в Европе. Вместо него на этот пост Сталин назначил Вячеслава Молотова, который, судя по всему, относился к Германии с гораздо большим уважением.

Наконец в июне главный сталинский идеолог Андрей Жданов опубликовал статью под заголовком «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР». Он призывал западную общественность поднять голос против козней «мюнхенцев». Примечательно, что автор ухитрился ни разу не упомянуть ни Германию, ни «фашизм», ни Гитлера, как бы убеждая Берлин в своей лояльности.