Отец-миллионер под прикрытием - Мила Дали

Под “Маратик снова вернулся. Где опять пропадал? Как мама? Как отец?” поднимаюсь на девятый этаж в компании Тамары Валентиновны. Внутри квартиры родителей спертый воздух. Открываю деревянную форточку, чувствую себя доном Лоренсео. Поясницу тянет. Два перелета и бессонная ночь к чертям забаррикадировали мои мышцы.

Падаю на диван с твердыми подлокотниками. На пять минут. Но, конечно же, открываю глаза, когда уже стемнело. Какой сегодня день и год? В полубреду подскакиваю, первые секунды не понимаю, что происходит. Переодеваюсь, натягиваю куртку.

Лифт не жду, вихрем сбегаю по ступеням на улицу. Легкая пробежка по холодку до машины окончательно отрезвляет ум. Включаю фары, завожу мотор, медленно огибаю двор. Рассматриваю пеструю от бумажных объявлений дверь подъезда. Она открывается. Я притормаживаю на рефлексах.

Пушистые белые локоны и самое желанное лицо. Белоснежка. Почему так поздно засиживаешься в гостях? Сердце стучит в агонии. Как я соскучился… Улыбаюсь, ослепляю Марусю светом фар. Открываю дверцу авто, и Кошкина, как подстреленная, срывается с места. Беглянка моя. Все равно догоню.

Под рев двигателя маневрирую по узкой дворовой дороге. Выезжаю. Замечаю только зад Кошкиной и спину. Маруся скрывается в “левой” машине. Ну ладно. Держу дистанцию и с каждым километром напрягаюсь все больше. Какого рожна там творится? Ненормальная скорость, опасные выходки на трассе. Красное авто несется за город. Мне это не нравится.

Обгоняю старенькую иномарку, что загораживала обзор. Мелкие капли дождя падают на лобовое стекло, размывают вид. Включаю дворники. Я узнаю эту тачку спереди. Она из прошлогодней поставки Германии.

Яркие стоп-огни загораются, и та машина, купленная в моем автосалоне, спускается с трассы на грунтовую дорогу. Гашу фары — теперь интуитивно крадусь следом. У него внедорожник, у меня спортивный кузов с низкой посадкой. Матерюсь, шаркаю днищем по колее. Буксую, а Кошкину увозят все дальше.

— Лучше уж ехать по стиральной доске, а не по этим кочкам! Черт побери!

Тачка села на брюхо. С размаха ударяю кулаком о переднюю панель. Метров в пятистах дальше автомобиль с Кошкиной жмется к лесополосе.

Или Маруся решила меня забыть, или кому-то не поздоровится. Все, что принадлежит Райнеру, трогать нельзя — опасно для жизни.

Хлопаю дверцей, дальше иду пешком. Поскальзываюсь на влажной земле. Чем ближе подхожу, тем отчетливее слышу тоненький писк Кошкиной. Слов не разобрать, но так не визжат девушки на романтическом свидании. Пусть даже посреди заброшенного поля. Не изменяет, но нашла все-таки приключений на свою сахарную жопку.

По пояс мокрый от некошеной травы и злой, я приближаюсь к пошатывающемуся в темноте внедорожнику.

По ту сторону окон Глеб — Кошкина плачет, называя его по имени, кричит, чтобы он отпустил. Не повезло тебе, Глеб. Отвечаю.

Поднимаю с земли толстую палку, ударяю по крыше. Внутри салона мгновенно воцаряется тишина. Медленно обхожу. Сначала разобью лобовуху. Потом окно дверцы водителя. Потом еще что-нибудь. Глеба оставлю на десерт.

Так и делаю. Я сборку красного внедорожника знаю лучше, чем сам Глеб. Снова оглушаю Марусю и почти наказанного гада звоном битого стекла, тянусь рукой внутрь салона. Жму кнопку разблокировки замков.

— Ну, привет.

Распахиваю дверцу сзади, склоняюсь, заглядываю внутрь. Слишком темно, но я узнаю сидящую рядом Белоснежку по растрепанным локонам и без пальто. Вытаскиваю зареванную девушку на улицу.

— Марат…

— Угу.

Босая и в порванной блузке Белоснежка еле стоит на ногах. Ее сумочка на длинном ремешке колышется маятником. Снимаю с себя куртку, накидываю ей на плечи. Не забываю про Глеба, что серой тенью тихонечко открывает дверку с другой стороны — хочет слинять. Думает, я не замечу.

— Обидел тебя?

— Нет, не успел.

— Отвернись, моя маленькая.

* * *

Мария

Ледяной ветер порывами обдает лицо, кутаюсь сильнее. Топчусь с ноги на ногу по мокрой траве. И кто меня дернул сесть в машину Абрамовича? Никто не дернул.

Теперь я понимаю Лизку и до дрожи по телу вспоминаю руки Глеба. На щеках, груди и бедрах. Гад испортил мне одежду. А еще у него противные, грязные губы. Глеб желал получить свое. Он говорил, что после Райнера ему хочется Машеньку еще больше. Что я как вещь звезды с автографом. Глеб явно не в себе. А я толкалась и молилась… Пиститте. Да, честное слово.

Но тут появился Марат, будто ниоткуда. Какое странное совпадение…

Жмурюсь, пытаюсь закрыть уши. Ничего не выходит. Я слышу издевательский тон Марата сквозь гул ветра:

— А ну-ка стоять. Куда собрался?

Подсматриваю одним глазом на темное бескрайнее поле с сухостоем. Только березовая лесополоса разделяет его. Слышу шаги и тяжкое дыхание Марата за спиной. Сопение Глеба. Словно щенка. Хотя нет — сынка богатого папеньки. Мажорчика.

— Отпустите! Не нужно меня тащить по земле, пиджак брендовый испортите! Кошкина сказала, что знать вас не хочет!

Райнер замирает, а внутри меня натягивается тугая спираль волнения. И время будто останавливается. Сердце гонит по венам жгучую тревогу и адреналин. Шум в ушах заглушает биение.

— Она пошутила. Белоснежка у меня выдумщица.

Ох-х-х…

Шорох травы только усиливается, и я вздрагиваю снова и снова. Раздается звук глухих ударов по металлу. Надо бы обернуться, а я не могу. Боюсь. Абрамович стонет слишком громко. Надсадно.

Райнер — не мужчина, а зверь. Железная машина для расправы. Он делает это не первый и не второй раз. Он точно знает, как ударить больнее. Марат очень развит физически, не знала бы его — подумала, что боец. Без правил. Нужно остановить этот кошмар, пока он не убил Глеба.

— Хватит! — Визжу, а саму передергивает, как от разряда тока.

— Гад посмел тронуть чужое. Так, Белоснежка?

Богиня Пиститта! Какое еще чужое? Впервые слышу его не шутливую интонацию, а рычание. Приглушенное, сиплое. Я никогда не видела Райнера в гневе. Я говорила, что у Марата две души. Так вот, он открыл малую часть второй.

Холодные капли дождя падают на лицо, волосы, стекают по коже. Однако мне жарко до одури.

— Я его прощаю… — пищу.

Один резкий удар. Намного громче прежних.

— Слышал? Неприятно тебе, что ли? Дискомфортно? Любишь с Кошкиной кататься — люби и в морду получать. Или мордой… — удар, — о внедорожник. Засранец.

Скукоживаюсь, сгрызаю последний ноготь на правой руке.

— Белоснежка, а в рожу ему можно плюнуть?

— Боже… Нет!

— Ладно.

Нахожу в себе силы и все-таки оборачиваюсь. Я не вижу Абрамовича за внедорожником. Только Марата, в ночном сумраке идущего ко мне.