Месяц Аркашон - Андрей Тургенев

Я выпил подряд три текилы, выпил бы еще, но выронил бутылку. Бутылка грохнулась на пол. Не разбилась, однако содержимое вытекло. Включил компьютер, проверил почту — от Альки писем не было. Больше мне никто и не пишет. Прямо в костюме Мертвого Мужа я завалился в кровать и стал курить сигарету за сигаретой. Такое вот иезуитское опускалово. То есть я, конечно, догадываюсь, что мигрень — это сурово. У Альки бывает мигрень. Она вся становится черная и даже перестает крутить косяки. А Женщина-кенгуру, напротив, побледнела. Каждая под свою масть. Я с мигренью пока не знаком, судить мне трудно. Но почему-то кажется, что нет у нее мигрени. И вообще — можно было разговаривать со мной иначе.

К обиде примешивалось еще одно ощущение, менее внятное, но более тревожное. Обидели меня справедливо. По делу. Я действительно не выполняю условий контракта. Нанялся на работу, прельстившись легким бакшишем, и скоро о работе забыл. Что я сделал? Просмотрел по двадцать раз три пленки, посидел в Местном Кресле… Конечно, она сама меня… отвлекала. Как она спросила? «Что ты делал здесь две недели?» Я посчитал: тринадцатый, кстати, день. Я мог бы ответить: например, последние три с половиной дня я… тебя вдоль и поперек. Но ведь не «я — ее», а оба мы — друг друга. На этот секс меня не нанимали. В этой постели кувыркалось два свободных человека, которым захотелось вот так кувыркаться. В свое свободное время. А то, что один из них забыл о делах, — это его вина и его проблема. Моя то есть проблема и вина.

Проигрывать неприятно? Еще как неприятно. Но что ты сделал для победы? Довольно кукситься. Принимайся за дело, парень. Вот, ты в его костюме. Подними руки. Щелкни кастаньетами костяшек. Как он щелкнул на пленке * 2, привлекая внимание кворума. Еще раз. Суше и громче. Продефилируй вдоль зеркала. Зря оно, что ли, тут блестит? Не зря. Вспомни, как он ставит ногу при ходьбе. Шагает порывисто, но не суетливо. По-хозяйски, но без глупой вальяжности. Не раскачивается косолапо из стороны в сторону, словно дуб на сильном ветру, как это делаю я, когда хочу продемонстрировать себе и окружающим уверенность и силу. Вспомни Цыбульского в «Пепле и алмазе». Пружинистую походку человека в стильных очках мэйд ин пятидесятые, идущего сквозь безвкусный конец сороковых. Молодец. Немножко похоже. На прием в мэрию, конечно, я торкаться не стану, но на открытие памятника ойстрице схожу. В Его черном, в Его скромном костюме. Только надо перед выходом хорошенько выпить.

Народу на торжестве немного. Дождь моросит, хоть и совсем меленький. Человек 50 отутюженных, накрахмаленных: похоже, собрались на прием в мэрию. Фиолетовые Букли в парадном платье, с большим цветком на левой груди. И человек 10 зевак. Всего одна телекамера. Нет, вон вторая.

Бронзовая Устрица, разумеется, похожа не на устрицу, а на женский половой орган, а также на гриб и на ухо. Зато маленькая. Соразмерная площади, городу и модели. Ее еще толком не открыли, а она уже теряется в розовых кустах у фонтана. Примелькавшись, морская гадина не будет отличаться от цветочной вазы. Церемонию открывает мэр. Маленький, толстый, усатый и весь какой-то неряшливый, он похож на бочонок с ворванью. Шмэр, а не мэр. Говорит, что для стабильного благоденствия города Аркашона решающее значение имеют два класса существ: устрицы и туристы. Устрицы десятками тысяч взращиваются на плантациях и разлетаются в комфортабельных ящиках щекотать рецепторы гурманов всей Планеты Дождя. Туристы, наоборот, слетаются-съезжаются со всех краев света: зарыться кротом в приносящий счастье (ага!) песок Дюны, окунуться скумбрией в приветливые волны Бискайского залива и, так сказать, поприветствовать устриц на их, так сказать, исторической родине. Символично, а также характерно, что памятник открывается в сентябре, в названии которого есть буква «р». Этикет гласит, что благовоспитанная устрица позволяет себя употреблять лишь в те месяцы, в которых есть «р».

Я думаю: хорошее название для месяца: аркашон. В календаре какой-нибудь хорошей республики. И «р» есть в названии. И когда это — месяц аркашон? Может быть, как раз сентябрь — идеальная кандидатура для переименования.

Выступает скульптор в красном шелковом костюме, рисует ручкой в воздухе мягкие круги. Букву «р» и еще с полдюжины букв решительно не выговаривает. Но по-своему эффектен и убедителен: невменяемый пританцовывающий бугай в красном. Художник! Потом вылез бывший мэр: высокий седой старик, энергичный, похожий на мэра куда больше Бочонка Ворвани. Говорил много и страстно, ударялся в историю Аркашона, сыпал знаменитыми именами, каталогизировал богатства местной природы, поминал бискайский патриотизм. Он вещал дольше всех, и аплодировали ему громче всех, а я все вспоминал, где мог его видеть. И вспомнил — на пленке * 2, конечно. В коллективе противостоявших Самцу болванов в дорогих пиджаках. Потом еще кто-то выступал, потом я понял, что уличная часть торжества завершается, тусовка уже выделяет желудочный сок, и решил, пока не поздно, отметиться. Пробился в первый ряд и громко возвестил:

— У меня есть предложение!

Стоявшие у микрофона смутились, зашептались, не возразили.

— Уважаемый мэр чрезвычайно точно оценил роль, которую играют в Аркашоне устрицы и туристы, два столпа нашего процветания. Устрицы и туристы. Туристы и устрицы! Две одинаково важные и, без ложной скромности, взаимосвязанные вещи. Не будь туристов, громадный процент поголовья устриц умирал бы от старческих недугов. Не будь устриц, туристы бы имели меньше причин посещать эту благословенную землю…

Меня слушали внимательнее, чем мэров и скульптора. Площадь окутала тишина. Я даже позволил себе паузу, окинул собравшихся беглым взором. Обойные гвоздики Фиолетовых Буклей таращились что есть мочи.

— Сегодня мы открыли здесь, на этой прелестной площади, у этого изящного фонтана, Памятник Устрице. И это прекрасно! Но, дамы и господа, я предлагаю на достигнутом не останавливаться. Представьте, как элегантно, как уместно, как симметрично будет выглядеть с другой стороны фонтана Памятник Туристу! По его светлому образу плачет резец…

По толпе пронесся неопределенный шум. Я умолк. Все смотрели на Бочонка Ворвани. Он оглянулся на седовласого предшественника, но тот лишь ухмыльнулся, и Бочонку пришлось шагнуть к микрофону.

— Кхм! Мы только что услышали совершенно неожиданное предложение. Невозможно отреагировать на него сразу, без внимательного изучения обстоятельств, но, как знать, в нем, может статься, и сыщется рациональное, так сказать, зерно… Спасибо уважаемому оратору за неравнодушие! На этом позвольте…

Я не позволил. С криком «Вот турист! Турист интересуется устрицей!» я длинными высокими прыжками — сущий Нуриев в роли Носферату — подскакал к памятнику. И стал картинно осматривать устрицу со всех сторон. Сверху, вытягивая шею, снизу, садясь на корточки, сбоку, переламываясь в пояснице. И не забывал покрикивать «опа! опа!». «Э-э!» — это все, что смог доверить микрофону мэр. Публика безмолвствовала. Потом ко мне двинулись двое полицейских, но не слишком уверенной поступью. Один флик был черный. Вообще первый черный, которого я увидел в Аркашоне! Не считая пары манекенов в ателье на рю Легалез. Цветных на Юге Франции не шибко культивируют. Точно: и про этого флика я уже слышал, от Рыбака. Рыбак кривился: в Аркашоне появился черный жандарм! На мой осторожный вопрос, не имеет ли он чего-нибудь против черных, Рыбак ответил, что не хочет, чтобы они контролировали его, коренного Рыбака. Не дожидаясь более тесного знакомства со стражами порядка, я оставил в покое ухо-гриб и пошел вниз, к заливу.