Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры - Найо Марш

Майор Свит вышел через одну из боковых дверей. Аллейн исчез в проходе, позади бога, с энтузиазмом преследуемый Ван дер Вегелями. Где-то вдалеке послышались их восклицания. Потом голоса их замерли, и не осталось других звуков, представилось Софи, кроме холодного бормотания подземного потока.

— Идите сядьте, — предложил Грант.

Софи села рядом с ним на каменную скамью.

— Вы немного подавлены? — спросил он.

— Пожалуй.

— Отвести вас наверх? Оставаться необязательно. Эта компания сама о себе прекрасно позаботится. Ответьте же.

— Вы очень любезны, — чопорно проговорила Софи, — но, спасибо, нет. Я не настолько расстроена. Разве что…

— Да?

— У меня есть теория насчет стен.

— Стен?

— Поверхностей. Любых поверхностей.

— Объясните.

— Вы будете глубоко разочарованы.

— Откуда вы знаете? Попытайтесь.

— Мне кажется, что поверхности — деревянные, каменные, матерчатые, любые — могут обладать некой физической чувствительностью, о которой мы не знаем. Что-то вроде покрытия на фотопленке. И таким образом сохранять впечатления о событиях, свидетелями которых стали. А в организме некоторых людей мог бы быть какой-то элемент — химического, электронного или какого-то другого порядка, — который откликался бы на это и сознавал это.

— Как будто все другие люди дальтоники, и только эти различают красный цвет?

— Именно.

— Это очень удачно решает проблему привидений, да?

— Поверхности удерживали бы не только зрительные образы. Но и чувства тоже.

— Вас не тревожит ваша идея?

— Скорее волнует.

— Ну… да.

— Мне интересно, можно ли применить это к вашему Саймону.

— Ах, не напоминайте мне об этом, бога ради! — воскликнул Грант.

— Простите, — сказала Софи, удивленная его бурной реакцией.

Он встал, отошел и, стоя к ней спиной, быстро заговорил:

— Ну, скажите же, скажите это! Если я так отрицательно отношусь ко всей этой показухе, какого черта я этим занимаюсь? Вы ведь об этом думаете? Признайтесь же. Думаете?

— Даже если и думаю, меня это не касается. И в любом случае я это сказала. Наверху. — Софи перевела дыхание. — Кажется, века назад, века.

— В конце концов мы ведь опустились веков на двадцать. И я очень сожалею, что повел себя так грубо.

— Ничего страшного. — Софи посмотрела на ярко освещенную голову Митры. — Вообще-то он не такой уж и представительный. Толстый и мирный, не правда ли? Однако странно, как пристально смотрят эти пустые глаза. Можно поклясться, что в них есть зрачки. Вы не считаете…

Она вскрикнула. Бог исчез. Кромешная тьма накрыла их, словно отгородила бархатной заслонкой.

— Все в порядке, — успокоил ее Грант. — Не волнуйтесь. Это предупреждают, что музей закрывается. Через секунду свет зажжется.

— Слава богу. Эта абсолютная тьма. Как слепота.

— «Темно и неуютно»?

— Это из «Короля Лира», да? Не слишком ободряющая цитата, если можно так выразиться.

— Где вы?

— Здесь.

На расстоянии послышались голоса: искаженные, мечущиеся в каком-то дальнем переходе. Ладонь Гранта сомкнулась вокруг руки Софи. Божок снова возник, безмятежно таращась в никуда.

— Ну вот, — произнес Грант. — Идемте. Вернемся в современный Рим?

— Конечно.

Он провел ладонью по ее руке, и они двинулись в обратный путь.

Через инсулу, поворот налево, а затем прямо — к металлической лестнице, мимо уединенного перехода, откуда доносился немолчный голос воды. Вверх по металлической лестнице. Через вторую базилику, мимо Меркурия и Аполлона, а затем вверх по последней, каменной, лестнице к свету — и там их ждал маленький магазинчик по продаже открыток и освященных безделушек: вполне обычный и ярко освещенный.

Монах и двое юношей уже закрывали его. Они пристально посмотрели на Гранта и Софи.

— Больше никого, — сказал им Грант. — Мы последние.

Те поклонились.

— Можно не спешить, — успокоил он Софи. — Верхняя базилика открыта до захода солнца.

— Где же остальные?

— Вероятно, в атриуме.

Но в садике было совершенно пусто, и в базилике почти никого. Последние запоздавшие туристы торопливо уходили через главный вход.

— Он собрал их снаружи, — предположил Грант. — Смотрите… вон они. Идемте.

На крыльце, откуда они начинали свое путешествие, стояла кучка недовольных гостей мистера Мейлера: Ван дер Вегели, майор, леди Брейсли, Кеннет и, отдельно от них, Аллейн. На дороге ждали два роскошных автомобиля.

Грант и Аллейн одновременно спросили друг друга: «Где Мейлер?» — а затем, почти без паузы: «Вы его не видели?»

Но никто, как выяснилось, мистера Мейлера не видел.

I

— Не видели с тех пор, как он потащился искать вас! — заорал майор Свит, злобно глядя на Кеннета. — Там, внизу.

— Искать меня, — равнодушно проговорил Кеннет. — Не знаю, о чем вы говорите. Я его не видел.

Аллейн сказал:

— Он вернулся, чтобы найти вас, когда вы ушли назад фотографировать Аполлона.

Кеннет странно растягивал слова. Бесцельно посмеивался, закрывал глаза и вяло открывал их. При дневном свете Аллейн увидел, что зрачки у него сужены.

— Да, правильно, — протянул Кеннет, — я помню. Это было тогда.

— И он не пошел за вами и леди Брейсли, майор Свит?

— По-моему, это совершенно очевидно, сэр. Не пошел.

— И не присоединился к вам, леди Брейсли, в атриуме?

— Если это тот довольно убогий садик, где меня бросил галантный майор, — проговорила она, — ответ — нет. Мистер Мейлер не присоединялся ко мне ни там, ни где-либо еще. Не знаю почему, — прибавила она, округлив глаза на Аллейна, — но это слегка отдает непристойностью, вы не находите?

Майор Свит побагровел и стал неубедительно оправдываться, дескать, ему показалось, что леди Брейсли предпочла бы побыть в атриуме одна.

— Это, — парировала она, — в значительной степени зависело бы от того, что предлагалось в качестве альтернативы.

— Должен сказать… — нервно начал майор.

Но Аллейн его перебил:

— Оставайтесь, пожалуйста, все здесь. — Он обратился к Гранту: — Вы ведь отвечаете за группу, так? Будьте добры, проследите, чтобы они никуда не отлучались, хорошо?