Не любовь. Не с нами - Наталия Романова

Едва ли не единственный живописный уголок на ближайшие десятки километров, главное – почти не загаженный толпами туристов. Если кто-то заскакивал, привлечённый рассказами местных, то ограничивался несколькими фотографиями и спешил к желанным развлечениям: к шуму набережной, грохочущей музыке, запахам шашлыка, попкорна, крикам зазывал на морские аттракционы.

Небольшая роща – пристанище местных влюблённых. Сразу за ней начинался каменистый спуск к дикому пляжу, а в самой роще было изобилие укрытий для парочек. Многие поколения именно здесь учились целоваться, постигали науку любви. Сколько сердец разбилось на этом пятачке земли – представить страшно!

В моем сердце пицундские сосны с длинными, мохнатыми иголками, тоже оставили след. Именно в этом, сказочно красивом месте я приняла окончательно решение, что Голованов станет моим. Речь не шла о пресловутой близости, мне стало необходимо заполучить душу, сердце, поглотить мысли Глеба. Заставить поменять решение, раскрыть глаза, заставить понять, что я – именно та, которая нужна ему. Точка невозврата, после которой случилось то, что случилось.

– Иди сюда, вспомним молодость, – сказал Глеб, открывая мне дверь автомобиля.

– Было бы, что вспоминать, – не удержалась я от ремарки.

Скорей бы я откусила себе мизинец, чем призналась, что мне не нужно напрягаться, я помнила произошедшее в малейших, самых крохотных деталях, начиная от бриза, окутывающего тело, заканчивая запахом песка, моря и еле слышимого смоляного от живописных сосен.

Глеб усадил меня на квадроцикл – очередная забава богатенького Буратино, – и понёсся по посёлку, поднимая столбы весенней пыли. Сворачивал на буераки, кучи гравия, подпрыгивал на булыжниках, свернул на тропинку, ведущую к роще. Объезжал камни, песчаную грязь от недавних дождей, отчего меня болтало из стороны в сторону. Изо всех сил я цеплялась за спину Глеба, обмирая от происходящего – жара, силы мужского тела, прижатого к моему. Не просто мужского, Голованова.

– Что ты творишь, Цыпа? – тогда спросил меня Глеб, я в ответ могла только моргать и раскрывать рот, как глупенькая рыбка гуппи.

Любовь всей мой жизни стоял настолько близко, тесно ко мне, что я грудью чувствовала движение его грудной клетки, а макушкой – горячее дыхание. Пальцами он проводил по пояску моего платья, словно собирался дёрнуть, иногда останавливался, крепко вдавливал ладонь в поясницу, притягивал к себе – такому высокому, сильному, притягательному.

– Так нельзя, понимаешь? – выдохнул он, наклоняясь к моему лицу.

Я разглядела каждую веснушку на слегка обветренном лице, крохотный шрам поперёк верхней губы, густые светлые ресницы, растрёпанные волосы, спадающие на лоб. А ещё шею, неприлично мужскую, широкую, с дёрнувшимся кадыком, яремную ямку, светлые волоски, которые виднелись в расстёгнутом на три пуговицы вороте рубашки.

– Цыпа, очнись, остановись, пожалуйста, – продолжил тогда Глеб, я же не могла остановиться, подумать не смела.

Остановиться? Перестать любить того, в кого влюблена четыре вечности? Отказаться от надежд, мечтаний, признать, что усилия были напрасными? Просто взять и остановиться? В забытьи я притронулась к шее Глеба, провела подушечками пальцев вдоль кромки волос, остановилась у уха, очертила раковину, перебралась на лицо, чувствуя колкую щетину под пальцами, именно такую, как я и представляла, притронулась к губам, ощущая, как Глеб вбирает воздух сквозь зубы, почти стонет:

– Цыпа…

Этот поцелуй не был моим первым, но именно таковым я его восприняла и запомнила. Горячим, жадным, по-настоящему мужским, напористым, умелым, заставляющим отвечать со всей страстью, на которую я была способна в восемнадцать лет.

Именно тогда, после того злосчастного поцелуя, я решила, что ни за что не откажусь от любви всей моей жизни, вот только… Он отказался. Легко и цинично, не вспомнив собственные слова: «Так нельзя, понимаешь?» Оказалось, мир устроен примитивно, то, что не позволено женщине, всегда можно мужчине.

Пришлось вынырнуть из болезненных воспоминаний. Не могла же я позволить Глебу заподозрить, что помнила происходившее больше семи лет назад. Я легко подала руку, счастливо улыбнулась, спрыгнула с высокой подножки внедорожника, опираясь на руку кавалера. Поправила короткую планку подола одной рукой, вторую небрежно выдернула из широкой ладони и пошла по узкой тропинке, повиливая бёдрами, уверенная, что Голованов глаз с меня не сводит. Короткий комбинезон с юбкой-шортами подчёркивал всё лучшее сразу: стройные бедра, круглую, соблазнительную попу, узкую талию, стройные ноги. Слитность комплекта намекала на недоступность объекта вожделения – оставалось лишь пожирать глазами.

– Пройдёмся к дикому пляжу? – предложил Глеб, и я благосклонно согласилась.

Конечно, кривая дорожка по камням – это не ухоженные тропинки «Золотого тельца». Однако, мне, вопреки доводам разума, было более комфортно в уголке полудикой природы, чем в по-провинциальному помпезных интерьерах гостиницы, пребывание в которой я вряд ли смогу оплатить в обозримом будущем.

Всё казалось странным. Я словно шагнула в фантастический телепорт перемещения во времени, перепрыгнула на семь лет назад.

Я перебиралась с камня на камень, держа в одной руке босоножки, а второй цеплялась за любезно предоставленную руку Глеба. Смотрела на синюю гладь воды, валуны, траву, пробивающуюся сквозь песчаную почву, сухие бревна, гальку и щепки, оставшиеся после давнишнего шторма.

Совершенно непривлекательный пейзаж, и тем не менее сердце у меня колотилось, будто я пробежала кросс, того и гляди выскочит. Пульс зашкаливал, дыхание сбивалось.

– С тобой все нормально? – Пальцы Глеба скользнули с моей ладони на запястье, легко надавили, замерли... Он озадаченно заглянул мне в лицо.

– Отлично всё со мной! – выдернула я руку. Голованов, что, вздумал мне пульс измерять? Может, ещё давление, сахар в крови и холестерин проверит?!

– Я так и подумал, – криво ухмыльнулся Глеб. – На сердечко раньше жалобы были?

«Конечно, были!» – единственное, что хотелось проорать в ответ. Были! В восемнадцать лет, когда самовлюблённый, напыщенный урод прогуливался со мной по этим самым камушкам, целовал в этой же роще, а после того, что произошло позже – просто-напросто встал и отправился в ЗАГС с другой, расколошматив моё сердце вдребезги!

– У меня отличное здоровье! – а что я могла ещё ответить?

– Рад, – поставил в известность Глеб.

– Всё, мне надоело, – не покривила я душой. Сморщила недовольно нос, огляделась ещё разок.

В каком же ущербном месте я росла… Все мы, жители приморского посёлка, жили в убогости, бедности, зависели от сезонных заработков, радовались единственному доступному развлечению – шастать по извилистой тропинке, ведущей от сосновой рощицы к дикому пляжу.

– Как скажешь, – отозвался Глеб.

У внедорожника мы остановились, вернее, остановилась я, ожидая, когда щёлкнут замки. Глеб шёл сзади, и, я уверена в этом, пожирал меня глазами. Смотри, смотри, ощущай всей шкурой, кого ты потерял. Можешь локоть себе укусить, а лучше сразу половину задницы отгрызть.