Киоко - Рю Мураками

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 35
Перейти на страницу:

Мне случается почувствовать страх как нечто отдельное от меня.

Я замечаю, что могу наблюдать, как за чем-то посторонним, за своей тоской при мысли о предстоящем — когда я вдруг перестану дышать. Возможно, смерть — это похожее состояние.

Наша врач, ну, эта женщина, как же ее зовут, Серхио еще все время говорит, что она нимфоманка… Черт, пять секунд назад я помнил ее имя, а теперь забыл. Так вот, она сказала мне: «Лучше не думать абстрактно о смерти и о страхе. Когда постоянно думаешь о чем-то, чего постичь не можешь, иммунитет падает до нуля».

Я делаю так, как меня научила эта докторша: когда я понимаю, что нахожусь во власти страха, то начинаю считать от ста до нуля, вычитая каждый раз по семь. Заодно я тренирую свои серые клетки: 100, 93, 86, 79, 72, 65, 58, 51, 44, 37, 30, 23, 16, 9, 2… Только вот за последние два месяца мне ни разу не удалось досчитать до конца. Я путаюсь где-то посередине и начинаю считать с начала или засыпаю в районе пятидесяти.

Когда я проснулся, я лежал в задней части микроавтобуса, и меня то и дело подбрасывало. А, понятно, я еду в Майами. Это та любезная японка, появившаяся вчера.

Интересно, где мы сейчас находимся и сколько времени уже едем? Не имею представления.

Может, мы выехали минуту назад, а может, едем уже часов двадцать.

Я привстал. Неплохо себя чувствую. Нет этого озноба, мучающего меня иногда, от которого кровь стынет в жилах; нет холодного пота и, главное, нет боли. Я посмотрел в окошко: шел дождь, и я почти не увидел зелени. Деревья вдоль автострады голые, совсем черные. Увидел знак, извещавший: «Нью-Джерси». Значит, мы только выехали из Нью-Йорка.

Японка смотрит на меня в зеркало заднего вида. Она ведет машину довольно медленно, делает все возможное, чтобы меня не слишком трясло.

— Можно с тобой поговорить?

Это я ее спросил. Мы в первый раз остались с ней наедине.

— Конечно. Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо. Ты говоришь по-испански?

— Ни слова не знаю, к сожалению.

У нее приятный голос. Впервые я могу рассмотреть ее с близкого расстояния и замечаю, что у нее правильные черты лица. Разговаривая с ней, чувствую стыд за свое уродство.

— Как, говоришь, тебя зовут?

— Киоко.

— Ки, Ки…

— КИ-О-КО.

Произнося по слогам свое имя, девушка пристально на меня посмотрела. Похоже, она меня знает, должно быть, путает с кем-то.

— Я больше не владею своим языком, как мне хочется, вот, посмотри-ка.

Я высунул язык. Мне было стыдно, но раз уж нам предстоит вместе ехать до Майами, лучше, чтобы она знала, с кем имеет дело. Мой язык покрыт местами чем-то вроде белой плесени. Эти участки лишены чувствительности. Когда я говорю, это доставляет мне очень неприятные ощущения. Мне трудно выговорить «Киоко». Когда я любой ценой пытаюсь произнести слова, которые мне трудно даются, я начинаю нервничать. С начала моего заболевания я со страшной скоростью терял разные способности, но более всего пострадали внимание, способность концентрироваться и терпение; они упали до нуля.

— Посмотри, у меня на языке белые пятна в виде карты, они мешают мне говорить. —

Я задумываюсь, не могу ли я называть девушку другим именем. Без сомнения, это очень невежливо с моей стороны. Если она рассердится, я почувствую себя совсем беспомощным.

— Э, если можно, я хотел бы… Нет, это невозможно, это будет невежливо.

— Что?

— Да нет, ничего.

— Ну скажи.

— Э, я не знал, что японцы такие любезные.

— Ты это хотел сказать?

— Нет, послушай, можно называть тебя Еленой?

— Еленой?!

Она слегка повысила голос, я вздрогнул.

— Извини, забудь, что я сказал, нет, я слишком невежлив! Ты везешь меня в Майами, а я выгляжу таким грубияном, извини, забудь.

Говоря это, я смотрел на нее умоляюще. Я и правда думал, что это грубо с моей стороны, но все равно хотел бы называть ее Еленой. Приказать я не мог, а кубинцы, когда не могут приказывать, умоляют. Кубинец всегда или приказывает, или умоляет, но никогда не отступается.

— Почему именно Еленой?

— Наша семья приехал сюда с Кубы, когда мне было пять лет. В Майами мне не удавалось ни с кем подружиться, я все время был один. Елена оказалась единственной, кто хорошо ко мне относился, ты смотрела фильм про Форреста Гампа?

— Елена была как Дженни?

— Да, это была моя Дженни. Я теряю память, но вот забавно: я очень хорошо помню свое детство, а все остальное — расплывчато, как в старом фильме; но я отчетливо вижу лицо Елены. Я помню его как очень яркое изображение в цвете, я вижу ее во сне, странно, но в своих снах я такой, какой я сейчас, а она все еще ребенок. Это была очень милая девочка, и она хорошо танцевала, она лучше всех в нашей школе танцевала ча-ча-ча.

Я продолжал в том же жалобном тоне.

— Хорошо, можешь называть меня Еленой.

Когда она согласилась, я был счастлив, я почувствовал себя так хорошо, что у меня хватило сил лечь без посторонней помощи. Я вытянулся на лежанке и закрыл глаза, шепча

«Елена, Елена», вместо того чтобы считать «100, 93, 86, 79…».

Мы остановились на площадке для отдыха. Накрапывал мелкий холодный дождик.

Елена подождала с зонтом, когда я выйду из туалета. Я беспокоился, что она может уйти, не дождавшись меня, но нет, она была на месте со своим зонтом. С площадки, расположенной на небольшом холме, открывался приятный вид на стелющуюся влажной лентой дорогу и ряды аккуратных домов Нью-Джерси, окутанных туманом дождя. Я бываю счастлив, когда вижу что-то красивое. Я как раз думал о том, как хорошо было бы все время оставаться в таком состоянии, когда боль грубо атаковала мою спину, словно хотела посмеяться надо мной. Я схватил Елену за руку. Боль настолько лишает меня сил, что это приводит в бешенство.

Человеческое тело полно всяких проводов. Кровеносные сосуды, например, или нервы. Боль, словно секатором, обрезает эти провода.

Клак, клак, клак.

Тело забывает свою ярость, сдается, начинает цепенеть, отмирать участками.

— Извини, Елена.

— Все нормально.

— СПИД не передается через прикосновение, ты знаешь?

— Я знаю об этом.

— Хм, все знают, но ни у кого нет желания до меня дотронуться.

— Ты очень страдаешь?

— Бывает хуже. Мы с Серхио назвали разные по силе приступы боли именами боксеров, самый сильный — это Майк Тайсон.

— А самый слабый?

— Микки Рурк.

Она засмеялась, и мне показалось, что ее веселый смех частично растопил боль, металлом вонзившуюся мне в спину.

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 35
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?