Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке - Иван Владимирович Ельчанинов

–Нет, – сухо ответил он, и рука потянулась к мечу.

Их диалог не был бы закончен, но его прервал шум со двора и крики местной молодёжи. И силуэт, и его жена спешно обулись и выбежали на улицу посмотреть, что же там происходит. Любопытство…

Десяток всадников терроризировали местных жителей, им явно что-то было нужно, и уходить без этого они не собирались. Первая мысль Данучи была о том, что ищут они меч, но сослал эту мысль в царство паранойи и направился в их сторону с мечом, хоть он и пребывал в красивых ножнах.

На объятия смерти эти щуплые всадники похожи не были, чего бояться ему их?!

–Что вам нужно? – спросил он почти пренебрежительно. – На войну идут по своей воли. В нашем городе никто не желает воевать, никто не жаждет помогать войне…

–Однако, ты вышел с мечом, – ответил ему, видимо, старший из всадников, хоть и выглядели они все одинаково.

Лишь сейчас силуэт заметил, что в сорока метрах от них на чёрном коне восседал мужчина лет пятидесяти, невысокого роста, с седыми волосами, с неприятными, земноводными чертами лица. Взгляд его острый, обжигающий, был полон ненависти к художнику, а Данучи не понимал, за что и как долго…

Это был полководец, он предводитель войны, жрец насилия. Раз он здесь, глупостей лучше не совершать, но в Данучи проснулась небывалая уверенность в себе, и она намекала на грубости.

–Вы пришли за мной? – допустил он нелепую мысль.

Солдаты от души смеялись над его наивностью, от души старались не остановить свой смех. По крайней мере, именно так всё показалось со стороны.

–Ты один, а нас одиннадцать!

Всадник спрыгнул с коня и начал медленно подходить к силуэту. Остальные последовали примеру, короткими, безмолвными шагами окружая безрассудного смельчака.

–Это ваша война, а не наша! – воскликнул с уважением Данучи, считая, что это он их окружил, а не они. – Это вы богатеете с ней, а не мы! Если вам нужны припасы, мы можем предоставить их, но заплатите за них!

–Нет, – жестоко ответил всадник. – Моё предложение намного красочней. Я убью тебя и сожгу твой дом, и заберу все припасы, и отниму всё, что найду в твоём доме.

Дерзко. Такими словами бросаются, когда абсолютно уверены в победе. Если же нет, то чаще всего ждёт сокрушительное поражение, приземляющее, ставящее тебя на место. Из-за таких поражений в будущем следят за каждым словом. Но Данучи ещё сохранял хладнокровие.

–Вы считаете, – засмеялся он, – что мы не дадим вам боя?

Местные жители не были довольны, что он говорит и решает за них – тем более, речь шла о их жизни. Люди попятились, а, значит, сдались, и никто ему не поможет. Мирная жизнь затупляет смелость. Данучи понял их жест и извлёк свой, непобедимый меч, подняв его над головой.

–Нет, остановись! – заревела жена и выбежала из толпы, теряя слёзы, встав между всадниками и мужем.

Силуэт замер и каждой эмоцией просил её уйти.

Всадник взглянул на неё, затем на Данучи, а потом негромко произнёс:

–Она станет моей добычей, когда ты умрёшь! Она будет моим развлечением…

Эти слова оказались последней каплей для силуэта. Он оттолкнул жену так, что она не устояла на ногах и упала на ладони.

Закрыл глаза и за секунду стал с мечом единым целым. Он бросился не на обидчика, а на остальных, непричастных к его буйству.

Полководец с интересом наблюдал за начавшейся схваткой, зная, что в любом случае не вмешается, что бы в ней не произошло. Ему не было всё равно, ему нужен результат.

Арлстау был впечатлён этим зрелищем.

Данучи кружился в своём жестоком танце. То взлетал, то приземлялся, рубил руки, выматывал ноги, и, что вокруг него с людьми творится его не волновало.

Чей-то меч скользнул по щеке, и в черноте силуэта появилась алая кровь. Он не придал этому значения и продолжил свой не последний бой…

Все пали, кроме старшего, а силуэт, даже не устал. Устоял против всех. «Интересно, каким было его выражение лица в этот момент?», – но Арлстау по-прежнему видел лишь тень.

Минута, и битвы уже нет. Три капли крови на лице, а остальные на одежде, что тоже сокрыта тенью. На нём рубашка – явно, не доспехи.

Огляделся – шок на лицах местных, рыдающая жена и светящийся счастьем полководец, приготовивший ладони для рукоплескания.

Все воины лежали на земле, все воины изящностью убиты – полководец от души аплодировал, остальной люд побоялся ему уподобиться. Полководец смотрел в него так, словно видел не впервые, будто знает его, но Данучи не припоминал таких знакомых, хотя во взгляде ясно видел цель. Цели людей – это то, что в первую очередь бросается в глаза в их душах.

Старший всадник, обидчик силуэта, получил лёгкое ранение в плечо, но пятился от Данучи, лёжа на спине, словно ранен был в ногу. «Прости! Прости! Прости меня!», – кричал он растерянно на весь город, и каждый здесь думал, что простит, даже полководец допускал эту мысль, но Данучи подбросил меч высоко в воздух, и тот упал остриём вниз, пронзив гнилое сердце.

Лицо жены и так было бледным от ужаса, а последний ход её любимого муж придал лицу большей белизны, ей хотелось от него бежать. Что-то ей нужно было ему сказать, в чём-то обязательно признаться, но полководец, которого воодушевил его последний ход, её опередил:

–Вижу, война для тебя это искусство. Позволь, поговорить с тобой, великий воин, – начал он, как слуга, а не король.

Данучи спрятал в ножнах меч и отошёл с полководцем в сторону, чтобы жена не слышала их разговора. Он знал, что ему предложат, но ещё не был готов согласиться. У самого было много вопросов и лишних для дорог подозрений. Чтобы идти, нужно быть заполненным, но лёгким…

–Ты был бесподобен в бою, ты был неуязвимым. Никогда подобного не видел, – начал лестно лгать полководец, но Данучи его перебил.

–Что ты хочешь?

Звучало грубо, ведь перед ним почти король.

–Я желаю вновь увидеть это зрелище!

–Это легко устроить. Приходите ещё раз украсть у нас припасы, и ты увидишь, как я бьюсь с открытыми глазами.

–Шутник, – нетерпеливо улыбнулся полководец. – Я приду, но нас будет тысяча…

–Думаешь, я не справлюсь? – с вызовом бросил Данучи.

–Думаю, справишься, но не справятся остальные, и ты останешься один.

–Угрожаешь?

–Нет, говорю, как есть!

–Не боишься, что это может быть последней минутой твоей жизни?

–Нет.

–Почему же?

–Видишь ли, сыночек, – начал полководец с теплом, –