Тайна Девы Марии - Хизер Террелл

Йоханнес опускает глаза; он понимает, что мастеру не понравится его ответ.

— Модель говорит мне, какой использовать мазок, — признается он.

— Модель говорит тебе?

— Да, мастер. — Йоханнес по-прежнему не поднимает глаз.

— Что ж, видимо, Хендрик ошибся в одном — не сказал мне, что один из моих учеников полудурок. — Он поворачивается к тяжелой портьере, закрывающей выход.

Йоханнес мчится к двери, загораживает ее собой.

— Мастер, прошу вас, не уходите. Я объясню.

Мастер останавливается, скрещивает руки. Йоханнес пытается объяснить то, что чувствует интуитивно.

— Видите ли, женщина кажется такой мягкой, такой спокойной. Ее изображать нужно нежным прикосновением, тонкой рукой. Но судья выступает на портрете как живой, деликатничать здесь не годится. Потрет просто требует сильных мазков, под стать его энергичности. Вот так модели разговаривают со мной, мастер.

Йоханнес сознает, что мастер притих, и умолкает.

— Кто тебя этому научил? Леонарт? Кто-нибудь из прежних наставников?

— Нет, мастер. — Йоханнес начинает заикаться. — Я… я всегда это знал.

Мастер хмурится.

— Йоханнес, в чем твоя вера?

— Мастер, я не понимаю.

— Ты рассуждаешь так, словно веришь, будто Господь ведет твоей кистью, а ты лишь выступаешь в роли медиума. Это опасный католический взгляд на живопись.

Йоханнес спешит успокоить учителя.

— Нет, мастер. Я имел в виду совсем другое.

— Надеюсь, что так, Йоханнес. Помни, что сказал апостол Петр в пятом стихе: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить. Противостойте ему твердою верою…»[6]Будь осторожен, Йоханнес. Я не хочу потерять твой талант в борьбе с врагом.

Мастер выполняет очередной заказ, вызывая огромную зависть своих товарищей по цеху: портрет нового бургомистра Клаза со всем его потомством. Сколько продержится на посту бургомистр, зависит от правителей провинции, вот он и старается произвести на них впечатление пышным торжеством, на котором будет продемонстрирован портрет.

Все другие работы в мастерской отложены, чтобы поскорее завершить самый важный заказ. Бургомистр задумал представить портрет на празднике в свою честь, и портрет должны хорошо принять — это нужно и бургомистру, и мастеру. Смерть прежнего бургомистра, давнишнего покровителя и защитника Николаса ван Маса, осложняет положение художника и ставит под сомнение будущие заказы. Этот портрет мог бы изменить ситуацию.

Йоханнес сидит рядом с мастером и обводит металлическим стержнем очертания членов семейства. Мастер считает, что Йоханнес прежде всего должен видеть игру света на коже модели, ее одежде и украшениях, если вообще хочет передать богатство красок. Хендрик и Леонарт недовольны, что Йоханнесу поручили дело, более подходящее для художников их уровня и опыта, но мастер отметает их возражения и напоминает об умении Йоханнеса успокаивать непоседливую ватагу из шести ребятишек бургомистра во время долгих часов позирования — задача, которую подмастерья терпеть не могут.

Йоханнес сожалеет, что с недавних пор так возвысился. Каждый раз, когда Питер приносит в мастерскую свежеприготовленную краску или новую кисть, он не поднимает глаз, и Йоханнес понимает, что его теперешнее положение и другу доставляет боль. Мальчики перестали быть приятелями, перестали бегать наперегонки в мастерскую, болтать безумолку, обращаться с просьбами к Господу, словно швырять в фонтан монетки. Ночи проходят в молчании, каждый засыпает по соседству с другим и в то же время совершенно одиноко.

Картина завершена наполовину, когда в дом мастера приходит болезнь, поражая его жену и маленького сына, отчего он вынужден постоянно находиться с родными. Он не заканчивает лица и руки детей бургомистра и поручает каждому из троих помощников дописать свою часть картины: Хендрику — фоновую драпировку, Леонарту — черно-белый плиточный пол, Йоханнесу — вожделенный жемчуг и кружева. Наступают долгие дни борьбы за место у холста, когда Йоханнес терпит все — и толчки, и перевернутые мольберты, и пропадающие кисти, и злобное ворчание Хендрика.

Однажды Люкенс врывается в мастерскую, едва переводя дыхание. Болезнь унесла жизни жены и сына мастера, сразив и самого хозяина. Как теперь быть? Разумеется, это трагедия, но до торжеств остается всего три дня.

Йоханнес знает, что нужно делать. Он один изучал лица детей, он один подружился с ними. Он предлагает выход.

Хендрик взрывается от дерзости Йоханнеса, которому, как он считает, наплевать на репутацию мастера. Художники такого уровня, как мастер, не выдают работу ученика за свою собственную, не говоря уже о том, как поступит гильдия с Йоханнесом за то, что тот осмелился писать портрет, не пройдя последнего испытания на звание мастера. Да и сам мастер неминуемо окажется под ударом.

Люкенс не согласен. Возможно, Йоханнес все-таки прав, да и ставка слишком высока — речь идет не об одном этом портрете. В конце концов, разве у них есть выбор?

Люкенс приводит в студию детей и няню. Йоханнес, как обычно, приветствует шумную компанию, щекочет двух малышей, показывает фокусы. Он сообщает, что мастер появится чуть позже, а Люкенс интересуется у няни Гертруды, не хочет ли она, пока все ждут, осмотреть другие работы мастера в главном доме.

Она отказывается, хотя ее глаза говорят об обратном.

— Хозяйке не понравилось бы, что я оставляю детей без пригляда.

Люкенс хмыкает.

— Очень жаль. Вы были бы одной из избранных, кому довелось лицезреть полотна.

Глаза Гертруды округляются от мысли, какой фурор она могла бы произвести на рынке. Люкенс продолжает вкрадчивые уговоры:

— Это займет всего лишь минуту.

Ее щеки заливает румянец от такого неожиданного внимания.

— Разве что на минуту. Йоханнес, ты справишься один с детьми?

— С удовольствием, Гертруда. — И несуразная парочка удаляется под руку.

Йоханнес расставляет детей по тем местам, которые они занимали раньше, а затем исчезает за ширмой, раздвинутой вокруг мольберта. Ширма достаточно высокая, чтобы скрывать его, но сам он при этом может видеть детей. Йоханнес надевает на голову шляпу мастера, ее широкие поля виднеются над ширмой. После этого он хлопает в ладоши и объявляет из укрытия:

— Внимание, дети, мастер готов начать.

Дети позируют на удивление спокойно, пока Йоханнес торопится передать их сходство: херувимчик-малыш, послушно восседающий на коленях старшей дочери; непоседа-малышка, одетая как маленькая дама, чья ручка крепко зажата ладонью покладистой средней дочери; чувствительный младший сын с лютней в руках; старший сын, сжимающий копье, — этакий затаившийся львенок. Кисть Йоханнеса движется, словно подчиняясь чьему-то шепоту: тонкие мазки для спокойного младенца; энергичные мазки с четкими границами для усмиренной непоседы; мягкие переходы для послушных старших девочек; туманное облачко цвета для среднего сына; резкие диагональные линии, рвущиеся с холста, для старшего.