Путь Грифона - Сергей Максимов

С поцелуями, с краткими и нежными объятьями простились почти молча. Если бы не Клавдия Ильинична, по-матерински перекрестившая его на прощание.

– Храни вас Господь, Серёженька, – прошептала она.

В Красной армии наступал свой, новый, неповторимый, но естественный период формирования военной истории. Историческим символом разгрома армий Колчака уже устойчиво считалась Пятая армия под командованием Тухачевского. Теперь такое насколько грозное, настолько противоречивое явление, как Первая конная, на глазах современников превращалось в легенду в деле разгрома Врангеля. Напрасно ещё летом 1920 года Ленин обращался в Реввоенсовет Юго-Западного фронта с просьбой «не делать из Будённого легендарного героя и не восхвалять его личность в печати». К концу того же года, казалось, сама будённовская армия выталкивала за круг исторических событий армию Миронова. И, надо сказать, вытолкала. И в песне-марше о красных кавалеристах, которую вскоре запела вся страна про «Будённого – нашего братишку» и про «Ворошилова – первого красного офицера», было безапелляционно заявлено: «Уж врезались мы в Крым». Да уж, врезались…

Если в других армиях и соединениях бывшего Южного фронта царило воодушевление от победы над Врангелем, то в Первой конной обстановка была деловой и сдержанной. Опыт грабежей и погромов, учинённых прошлым летом шестой дивизией армии, не только помнился, но и определял нынешнюю сдержанность в проявлении чувств и желаний. Навсегда запомнились будённовцам и суровые наказания за летние бесчинства. К тому же пока незачем было что-то реквизировать и кого-то грабить.

Брошенное врангелевцами военное и другое имущество буквально валялось под ногами. А одного только вина нынешнего урожая было столько, что можно было обойтись и без налётов на государственные винные погреба. Вином были заполнены все пригодные для этого ёмкости. Вином утоляли жажду. Вином разгоняли грусть-печаль-тоску и дурные предчувствия. Вином встречали и провожали гостей и начальство. Вином только что не умывались. И всё равно опьянения от разгрома Врангеля, подогреваемого захлестнувшим войска пьянством, здесь не испытывали.

Хорошо здесь помнили и другой недавний опыт. И этот опыт учил, что трофейные запасы имеют свойство исчезать так же быстро, как до этого появились. Поэтому известие о выводе армии из Крыма было встречено если не с воодушевлением, то со спокойным пониманием. В Первой конной армии серьёзно заговорили о послевоенном устройстве своей жизни. И первый, ещё подсознательный, вывод был следующий: по возможности держаться друг друга. Если и до этого яркие, исключительные личности красных командиров проецировались на названия воинских соединений, то к окончанию Гражданской войны сформировались устойчивые военные сообщества, которые отличались не только названием, но и своим особым мировоззрением и даже идеологией. Всем сразу становилось понятно, о ком и о чём идёт речь, когда говорили об армии Будённого, о корпусе Червонного казачества Примакова, о бригаде Котовского, о дивизии Чапаева или о Железной дивизии Блюхера. Придёт время, графа «прохождение службы» в воинском документе, заполненная штабным писарем во время Гражданской войны, станет даже основанием для репрессий. По той простой причине, что сами имена нарицательные, давшие названия воинским частям, будут иметь ярко выраженную политическую окраску.

Но это будет потом. А пока Крымский ревком второго состава, под председательством уже Белы Куна, потребовал от всех бывших офицеров армии Врангеля встать на учёт, что было воспринято белогвардейцами как мероприятие грядущей амнистии. Ревком осторожно, точно пробуя силы, санкционировал ночные расстрелы. В эти же дни особый отдел четвёртой армии почти закончил разоружение и уничтожение махновцев и других «зелёных». Точно расчистил поле для более масштабных, грядущих расправ над оставшимися в Крыму не только врангелевцами, но и представителями буржуазных классов.

Сама четвёртая армия за годы Гражданской войны пережила четыре формирования. Ярко выраженных воинских традиций за этой армией не водилось. Возникнув на Полтавщине, она вела бои с немцами. После сдачи интервентам Харькова потеряла оперативное единство. Из неё, правда, выделились уже устойчивые военные части. Такие, как полк Червонного казачества, Знаменский полк Сиверса, чехословацкий полк.

Второе формирование произошло в составе Восточного фронта. С июня 1918 года армия вела бои с белогвардейцами и белочехами. Оборонялась. Затем наступала. В ноябре освобождала Самару. В январе 1919 года под командованием Фрунзе освобождала Уральск. Именно под командованием Фрунзе, находясь в составе Южной группы Восточного фронта, армия подавляла антисоветские мятежи в Ставропольском, Мелекесском и Сызранском уездах. Чтобы затем обрушиться на белоказаков на Урале. Опять расформированная, дала жизнь Заволжскому военному округу.

Третье формирование из войск Северной группы и частей пятнадцатой армии знаменательно тем, что само наименование именно четвёртой армии будет вызывать жаркие споры отечественных и зарубежных историков на протяжении целых десятилетий. Пройдя с боями более восьмисот километров, форсировав такие крупные водные преграды, как Нарев, Неман и Висла, взяв четыре десятка городов и восемь крепостей, разгромив первую польскую армию, захватив в плен полторы тысячи, уничтожив до восьми тысяч польских солдат, эта армия вторглась в Восточную Пруссию. Будучи правофланговой армией Западного фронта Тухачевского, она просто прошла мимо Варшавы, точно выдавая агрессивные намерения советского командования в отношении не только Польши, но уже и Германии.

И вот интернированная из Восточной Пруссии, заново переформированная четвёртая армия, четвёртого же формирования, находилась в Крыму. К ней присоединили потрёпанные части тринадцатой армии. Факт этот имел далеко идущие последствия. По той простой причине, что политотдел тринадцатой армии возглавляла Розалия Землячка, которая ещё до вхождения её в Крымский ревком в должности секретаря не только практически подчинила себе особый отдел четвёртой армии, но и развернула внутреннее переформирование частей армии по признаку «верности делу революции». Как это уже не раз бывало за годы войны, самыми надёжными оказались латышские стрелки. Документального подтверждения тем событиям, вероятно, уже не найти, но скорее всего именно латышская стрелковая дивизия и третий кавалерийский корпус Гая четвёртой армии стали той силой, которая в первую очередь была направлена против бывших союзников – махновцев. Не отказали себе в удовольствии где рубануть, где стрельнуть и будённовские части. Благо, что приказ Фрунзе всем развязал руки: «Командирам частей Красной армии, имеющим соприкосновение с махновскими отрядами, таковые – разоружить. В случае сопротивления – уничтожить», – гласил приказ командующего Южным фронтом.

Так или иначе, но в Гуляй-Поле пред карие очи батьки Махно явились только полторы сотни махновцев из многотысячной прежде Крымской группы. А уже шестнадцатого декабря после многочасового боя в районе Фёдоровки и Акимовки, что совсем не в Крыму, а на Украине, Махно потерял всю свою пехоту и с одним только отрядом численностью не более пятисот сабель смог оторваться от своих преследователей. С этого дня и до двадцать шестого августа двадцать первого года родная земля будет гореть под ногами батьки. И, даже вступив августовским днём на ставший румынским берег Днестра, облегчения своей мятежной душе и израненному телу он не получит. До самой своей смерти от туберкулёза в стенах парижского госпиталя для бедных…