Анакир - Танит Ли

— Вольный Закорис! — поднялся крик.

Вольный кастрированный Закорис, идущий на поводу у нежной Лилии. Девушки кокетничали с толпой, то и дело заливаясь румянцем. Они были местные и получили за этот выход столько, сколько им и во сне привидеться не могло. Бычков тоже нашли у местных крестьян.

Проехал десяток верховых солдат, за ними прошли еще двое, несущие гордо развевающееся знамя с гербом Кесара — золотой саламандрой на алом фоне. Одобрительный ропот сменился горячими приветственными криками. Толпа принялась выкликать его имя, точно так же, как во время морского боя в Тьисе: «Эм Ксаи! Эм Ксаи!»

Они уже видели его, стоящего на бронзовой колеснице. Сегодня он был одет в темно-красное — цвет вина, при помощи которого он обманул и перебил пиратов. Зеебы в его упряжке были черными, совсем как его волосы. Несмотря на гул, он превосходно удерживал своих скакунов в повиновении, к тому же одной рукой. Вторая почти праздно лежала на поручне колесницы, небрежно сжимая хлыст с золотой рукояткой. Все символы были точными. Лишь немногие не уловили их, хотя большинство и не смогло бы облечь их в слова. Поза, исполненная непринужденной силы и изящества, и воинственная мужественная красота, которой дышал Кесар, окруженный своими людьми в черных доспехах, вызывали ощущение, что ему подвластно все в этом мире. Образ короля. Короля Висов.

Толпа впала в неистовство, и цветы посыпались на него дождем.

Время от времени он поворачивался, благодаря их легким поклоном. В нем не было ни несдержанности Сузамуна, ни прикрытого фальшивой улыбкой презрения его наследников. Кесар был совсем иным. Его учтивость и исходящая от него уверенность покоряли. У всех было ощущение, что их заметило — и по праву — какое-то божество.

Таково было воздействие, оказываемое Кесаром на людей. Он осознавал его и пользовался им искусно и беззастенчиво, ибо ему пришлось терпеливо ждать такой возможности.

За Кесаром скакали еще двадцать гвардейцев — все Вторые и Пятые из сотни. В общей сложности в этой процессии шествовало почти сорок его солдат.

Герои с кораблей, ехавшие следом, были разодеты куда пышнее и, разумеется, мгновенно вызвали в толпе небывалое оживление. Но они отчетливо ощущали привкус уксуса в этом меду. Даже светловолосый и темнокожий капитан, носивший, как множество других, имя Ральднор и ехавший на дорогом скакуне, знал, что не он сегодня герой дня.

Когда принц добрался до храма Ашары, толпа уже была вне себя, и за одуряющим запахом раздавленных цветов никто не заметил того, что над священной террасой не поднимаются дымки курений.

Эм Ксаи ступил на площадь, и люди бросились к нему. Его гвардия добродушно сдерживала их, ибо никто не хотел ничего дурного, желая лишь приблизиться к своему кумиру.

Черных бычков на цветочных веревках подвели через площадь к храму и заставили подняться по ступеням. За ними последовали принц с гвардией, а следом хлынула толпа.

Жрецы, которые подглядывали в глазки, явно встревожились, но никто из них не вышел навстречу.

Кесар стоял, безупречно владея собой, в спокойном ожидании, всем своим видом показывая, что здесь нет его вины, и он не придает этому особого значения. Однако толпа разразилась криками по адресу служителей богини. В конце концов один-единственный взволнованный жрец поспешно сбежал с крыльца и тут же был встречен оскорбительными аплодисментами. Он был шансарцем, по крайней мере, вполне шансарцем, чтобы выполнять строгие ограничения храма Ашары.

Он поспешил к Кесару. Но прежде чем жрец успел хоть что-то сказать, Кесар заговорил своим хорошо поставленным голосом:

— Я здесь для того, чтобы перед лицом всех этих людей принести жертву богине в благодарность за мою победу в Тьисе.

Жрец огляделся, принял какое-то решение и убежал.

Толпа зашумела, протестуя, потом умолкла, с нетерпением ожидая, что же предпримет Кесар.

Тот немного поколебался, точно в раздумьях, а затем направился прямо к мраморному алтарю на террасе. Он ничего не сказал, но, повинуясь движению его руки, черные бычки пошли к нему. Теперь их вели мужчины, а девушки куда-то делись.

Кесар вытащил нож. Лезвие было отточено до бритвенной остроты — он ожидал подобного исхода. Молниеносно, с поразительной и грозной точностью он взмахнул рукой, одним ударом перерезав оба бычьих горла.

Кровь хлынула густой алой струей. Огромные головы повисли, черные тела забились в агонии и почти одновременно рухнули на землю. Вымокшие в крови цветочные гирлянды расплелись, пачкая ступени алым. Но Кесар оказался настолько быстр, что на его великолепный наряд не попало ни капли. Даже его руки остались незапятнанными.

Так приносили жертвы короли — века назад, в далеком прошлом...

Жрец, всего-навсего побежавший за помощниками, выскочил на террасу вместе с собратьями. Но в нем уже не было никакой надобности.

Король, обнаженный, если не считать набедренной повязки, только что закончил упражняться на мечах и шел принимать ванну. Именно в это время и в таком виде он намеревался принять Кесара. Это было важно, ибо короля давно так не оскорбляли. Было совершенно необходимо, чтобы молодой человек в темно-красном прочувствовал всю меру этого оскорбления.

— Ну, — обратился к нему Сузамун, в конце концов небрежно позволив рабу набросить ему на плечи мантию. — Каковы будут твои объяснения?

— Объяснения чего, мой повелитель? — Кесар эм Ксаи воззрился на короля с безграничным недоумением.

— Твоего пышного шествия по моим улицам, вот чего.

— Мой повелитель, вы позволили нам войти, когда нам будет угодно. Ваши подданные решили поприветствовать нас от вашего имени.

— От моего имени? Да вы вели себя так, будто снова завоевали Закорис, а не потопили горстку каких-то жалких лодок!

— Семь кораблей, мой повелитель.

Сузамун завернулся в мантию, сел и глотнул вина. Больше никому выпить не предложили. В комнате хватало народу, с интересом наблюдавшего за этой сценой. Старший сын короля, принц Джорнил, жевал инжир и разглядывал наряд Кесара. Как почти месяц назад его отец позавидовал калинксам, так теперь сын возжелал этот изысканный костюм. Джорнила выводил из себя тот факт, что человек, у которого не было никаких доходов (и который ничуть не заслуживал их иметь) мог позволить себе таких портных и такую ткань — шелк, похожий на тончайшую, искусно выделанную кожу.

— Семь кораблей, — повторил король. — Ты хочешь сказать, что у тебя не двоилось в глазах?

Повисла долгая пауза. Оскорбительный вопрос явно требовал ответа.

— Их было семь, мой повелитель, — твердо сказал Кесар. — Если вы не доверяете моим подсчетам, спросите у капитанов, которых сами назначили. У Лиоса или Ральднора эм Иоли.

— Не собираюсь ни о чем у них спрашивать. Я лишил их своей милости. Вместе с тобой.

Снова повисла долгая тишина. Кесар не поднимал глаз, отчетливо сознавая, что может увидеть в них Сузамун.