Не убоюсь зла - Роберт Хайнлайн

– Ну и ну! У этого старого му… мухомора есть капля человечности! Хорошо, сестра.

Через несколько секунд Иоганн шепотом произнес:

– Видишь, Джейк? Бог свидетель, меня вполне можно было оставить на несколько минут под твоим присмотром. Если бы я подавился или что еще, ты бы сразу их позвал. Да они и сами увидят на мониторах, если что пойдет не так. Но нет, они трясутся надо мной и отказывают мне в самых безобидных просьбах. А теперь послушай, только отвечай очень тихо – у тебя есть карманное зеркальце?

– А? Нет, и никогда не было.

– Жаль. В следующий раз принеси. Скажем, завтра. Хедрик – хороший врач, не спорю, но он ничего мне не рассказывает. Я спросил его, чье у меня тело, а он даже не удосужился придумать вежливую ложь, просто сказал, что меня это не касается.

– Так и есть.

– Что?

– Помнишь условия договора? Там сказано…

– Я его не читал. Не разбираю вашего птичьего языка.

– Я перечислил тебе все условия, но ты не слушал. Личные данные донора подлежат разглашению только по предварительному согласию самого донора… и только в случае, если его родственники не станут возражать. В данном случае не выполнено ни то ни другое условие. Так что ничего сказать не могу.

– Черт. Я ведь все равно выясню, когда поднимусь на ноги. Разглашать не стану, просто хочу знать.

– Я не сомневаюсь, что выяснишь. Но договор с умершим нарушу не я.

– Гм. Джейк, упрямый ты старый баран, это же никому не навредит! Ладно. Просто принеси зеркало. Можешь сделать это прямо сейчас. Сделай вид, что тебе нужно в сортир. Войдешь в ванную, там в ящичках или еще где есть штук пять маленьких зеркал. Были, во всяком случае, когда я еще ходил своими ногами. Почти наверняка еще там. Только медсестре не показывай, спрячь в карман или под пиджак.

– А почему ты сам у них не попросишь?

– Потому что они мне откажут, Джейк. Можешь считать меня параноиком, но этот наглый доктор надо мной издевается. Не дает глянуть на новое лицо в зеркало. Допустим, оно изуродовано. Черт с ним! Мне вообще не дают на себя посмотреть. Во время процедур ставят подбородочный экран; я даже рук своих не видел. Представь себе, я до сих пор не знаю, какого цвета у меня кожа! Черный я или белый? Или еще какой? С ума можно сойти.

– Иоганн, ты можешь буквально сойти с ума, если увидишь себя до того, как к тебе вернутся силы.

– Что? Джейк, что за ребячество. Ты же меня знаешь. Я переживу, даже если я страшнее жабы, а моя кожа в фиолетовую полоску. – Иоганн ухмыльнулся. – Я и до операции был страшен как смертный грех; сильно хуже меня сделать не могли, но вот что, старина: если со мной будут обходиться как с умственно отсталым ребенком, я точно рехнусь.

Саломон тяжело вздохнул:

– Иоганн, прости, но меня предупредили, что тебе рано смотреться в зеркало.

– Что?

– Успокойся. Я говорил об этом с доктором Хедриком и его коллегой-психиатром. Они считают, что ты можешь испытать тяжелое эмоциональное потрясение и даже, как ты сам говоришь, «рехнуться», если увидишь себя нового прежде, чем полностью окрепнешь. Это сведет на нет весь достигнутый прогресс.

Иоганн Смит некоторое время молчал, потом проговорил тихо:

– Чушь собачья. Я знаю, что физически стал другим. Как это может мне навредить?

– Психиатр не исключает раздвоения личности.

– Подойди ближе и взгляни мне в глаза, Джейк Саломон. Ты правда в это веришь?

– Мое мнение не важно, и я тут не компетентен. Я не собираюсь обманывать твоих врачей и тебе в этом помогать не буду.

– Вот оно как. Джейк… сожалею, но я вынужден заметить, что ты не единственный юрист в городе.

– Знаю. Иоганн, сожалею – искренне сожалею! – но вынужден заметить, что я единственный юрист, к которому ты можешь обратиться.

– Что?!

– Иоганн, ты находишься под судебной опекой. Я – твой опекун.

Иоганн Смит обескураженно прошептал:

– Заговор. Джейк, такого я от тебя не ожидал.

– Иоганн, Иоганн!

– Собираешься держать меня здесь вечно? А если нет, какова цена за мое освобождение? Судья в доле? А Хедрик?

Саломон с усилием взял себя в руки:

– Иоганн, пожалуйста, дай мне объяснить. Я постараюсь забыть все, что ты сейчас наговорил. Я принесу протоколы заседаний, чтобы ты мог взглянуть. Самого судью приглашу, если пожелаешь! Но ты обязан меня выслушать.

– Слушаю. Как будто у меня есть выбор. Я ведь здесь пленник.

– Иоганн, опеку снимут, как только ты будешь в состоянии лично предстать перед судом и убедить судью Маккэмпбелла – сам знаешь, он честный человек, – что ты больше не non compos mentis[1]. Он долго сомневался; мне пришлось отчаянно бороться, чтобы стать твоим опекуном, ведь истцом был не я.

– И кто же захотел признать меня невменяемым?

– Иоганна Дарлингтон Сьюард et aliae[2] – то есть и остальные твои внучки.

– Ясно, – задумчиво проговорил Иоганн. – Джейк, прими мои извинения.

Саломон фыркнул:

– За что? Ты не можешь никого оскорбить, будучи официально non compos mentis.

– Ух… в самое сердце. Милую крошку Иоганну стоило утопить в младенчестве. Ее мать, моя дочь Эвелин, вечно сажала ее ко мне на колени и напоминала, что назвала ее в мою честь. А маленькая засранка писала мне на брюки – нарочно! Значит, Джун, Марла и Элинор тоже замешаны. Неудивительно.

– Иоганн, они чуть было не добились своего. Я прибег ко всем средствам, кроме госизмены, чтобы дело попало к Маккэмпбеллу. И все равно суд чуть не отдал опекунство миссис Сьюард. Спасло лишь то, что у меня пятнадцать лет кряду была твоя генеральная доверенность. И еще одно.

– Что?

– Их глупость. Если бы твои внучки сразу запросили опекунство, то могли бы меня обставить. Но вместо этого они сперва потребовали признать тебя умершим.

– Ничего себе! Джейк, как ты думаешь, я смогу – позже – вычеркнуть их из завещания?

– Есть вариант лучше: переживи их.

– Гм, пожалуй, теперь я на это способен. С превеликим удовольствием!

– Это было очень глупо с их стороны. Их адвокат просто болван. Четыре дня собирал свидетелей, а суд вынес вердикт за четыре минуты, согласно делу «Семья Парсонса против Род-Айленда». Я думал, они угомонятся; этот неуч чуть в штаны от страха не наложил. Но нет, в дело вмешался Паркинсон… а его адвокат совсем не дурак.

– Паркинсон? Наш дурачок Парки?