Кровь завоевателя - Замиль Ахтар

больше, чем показывала. Да и языком владела неплохо.

– Ты предлагаешь мне помочь им?

– Нет. Я предлагаю прогнать пиратов, а взамен шах отдаст тебе побережье, чтобы защищать от его имени.

Идея надуманная, но я уважала ее упорство. Только Тамаз ни за что не согласится.

Джихан фыркнул:

– Тамаз наплюет на это. Мы слишком отличаемся от аланийцев. Может, он и отдаст нам какую-нибудь бесплодную гору, если будем торговаться как следует, но западное побережье? Скорее луна расколется, чем такое произойдет.

– Полагаю, он лучше отдаст его тебе, чем этосианам. Но тебе придется сделать для него еще кое-что. Очень серьезное.

Он ухмыльнулся:

– Убить его врагов и…

Сира встала и оглядела брата, завеса кудрявых волос по-прежнему скрывала от меня ее лицо.

– Пойди в святилище святого Джамшида, встань на колени перед Хизром Хазом и на глазах у всего царства отрекись от Пути потомков, встань на Путь святых от лица всего племени.

– Ты серьезно?

Джихан поднял руки, будто не веря своим ушам.

– Ты хочешь аланийскую землю, но не хочешь становиться таким, как они. Нельзя получить и то и другое, брат. Ты сказал, что не винишь меня за то, какой я стала, но я выбрала этот образ жизни всем сердцем. Я аланийка. Я больше не одна из вас. Хочешь жить в тепле зимой? Хочешь спастись от страшных племен на севере? Нельзя прийти на новую землю, цепляясь за старые обычаи. Тебе лучше поупражняться в парамейском, ведь, насколько я помню, ты никогда хорошо его не знал. Теперь, если ты согласен, я пойду и передам предложение шаху Тамазу.

Впечатляюще. Я давно усвоила, что многим мужчинам, чтобы сдвинуть горы, нужна лишь хорошая порка острым языком. Ее самоуверенность потрепала мне нервы, и я захлопала крыльями.

– Что ж… – Джихан почесал бороду. – Обращение в другую веру вырвет эту вечную занозу из моей задницы – Гокберка и его проклинателей святых. Этот дурак думает, что станет каганом после моей смерти. Конечно нет, если мы сменим веру. Возможно, это хорошая причина, чтобы даже.

В дверь спальни постучали. Я снова оказалась в шкафу, в темноте. Сквозь отверстие пробивался унылый луч заходящего солнца. Постучавший вырвал меня из дронго, но, в отличие от предыдущего раза, когда меня вытащили в середине цикла, сейчас цикл почти завершился, и разделение не было болезненным.

В любом случае, Сира собиралась поговорить с Тамазом, поэтому мне нужно немедленно перейти в крысу. Быть крысой, попискивающей в нагретых влажных стенах, совсем не так здорово, как птицей.

Я выбралась из шкафа и открыла дверь сияющей султанше Мириме. Она держала малыша Селука.

– Он прекрасно себя вел. Просто чудо. Совсем не такой капризный, каким был его отец.

Я взяла теплый сверток и поцеловала сына в щеку.

– Благодарю вас, султанша. Вы так хорошо о нем заботитесь. Какое счастье для него иметь такую двоюродную бабушку.

– Я пригляжу за ним, дорогая. Твой сын – отрада моих глаз, и ради него – да позволит мне Лат – я надеюсь прожить еще пятьдесят лет.

Бедная Мирима была бесплодна, как зимы в Бескрайности, так же как и Кярс. Поэтому муж оставил ее, и она больше не вступила в брак. Но надо признать, она могла бы стать хорошей матерью: обычно строгой, но нежной, когда это позволительно.

Она ушла, а я положила Селука в колыбель и тихонько покачала.

– Однажды ты станешь шахом Аланьи. А потом шахом Сирма, а потом Кашана. Шах шахов, станут тебя называть. Падишах.

Какая ирония. Падишахом называли Селука Рассветного, а через сто лет Темура. Никто ни до, ни после не получал этот титул. Но в отличие от них, мой Селук не был из рода Селуков. Ни капли проклятой крови не текло в его жилах, благодарение Лат.

Я снова взяла его на руки, желая ощутить щекой его тепло. Малыш загулил, и я тихонько засмеялась. Вот если бы это счастье могло длиться вечно, но, учитывая, кто мы такие, это невозможно. Судьба унесет нас своими штормами.

– Ты – Потомок, – прошептала я ему на ухо. – В тебе течет кровь бога.

5. Сира

Услышав, что я вела переговоры с братом, шах Тамаз допустил меня в свой кабинет. Он сидел за низким столом и нанизывал пару обрамленных бриллиантами рубинов на золотую цепочку. Эти драгоценности, как и прочие, мерцавшие в стоявшем с ним рядом сундучке с узорами из цветов, выглядели так неуместно среди простых ковров и ничем не украшенных стен из песчаника. Я заглянула в сундук: кольца из крученой платины, восьмикаратные бриллианты, жемчужные браслеты, диадемы с невероятными гравировками, серьги из сапфиров и лазурита – сундучок стоил больше, чем все племя силгизов. На низком столе шаха сидел обычный рыжий кот, лизал лапы и мяукал, пока Тамаз мастерил.

– Женскую привязанность заслужить – работа тяжелая, – широко улыбнулся шах. – Но ничто не облегчает ее так, как украшения, и особенно сделанные своими руками. То же самое и с поэзией, кстати. Сочиненный стих стоит больше заимствованного.

Если бы кто-нибудь дарил мне стихи и рубины! Я склонила голову.

– Моей матери больше всего нравился рог краснорогого оленя. Отцу потребовалось двенадцать часов, чтобы выследить то животное.

– Настоящая любовь – редкость, потому и то, что ее показывает, тоже должно быть редкостью. Если бы шли дожди из золота, оно ничего бы не стоило, как песок.

– Но у вас все есть, мой шах. Так каков бы мог быть дар, достойный вас?

Он усмехнулся:

– Вероятно, минута покоя. Возможность посидеть на песке под звездным небом. – В его вздохе слышалась ностальгия. – Я не так уж от тебя отличаюсь. Моя мать происходила из дикого пустынного племени, обитавшего недалеко от Святой Зелтурии. Когда я родился, отец отправил меня жить к ним, чтобы я не рос мягкотелым. Кажется, будто в Пустоши ничего нет, но мы там выживали неделями на нескольких глотках воды. Я не видел Кандбаджар, пока мне не исполнилось двенадцать. – Шах улыбнулся, словно погружаясь в счастливые воспоминания. – Хочешь показать мне свою любовь? Отправь меня обратно туда, в то время.

– То, о чем вы просите, мне не под силу, – с улыбкой ответила я. – Впрочем, думаю, что могу обойтись и парой красивых туфель.

Шах жестом пригласил меня сесть на напольную подушку.

– Ты недооцениваешь себя, Сира. У тебя явно есть нечто большее, а иначе тебя бы здесь не было. Так скажи мне, что говорил твой брат?

Я села, скрестив ноги. Пришлось много умолять, чтобы