Мой генерал Торрихос - Хосе де Хесус Мартинес

Здесь, в Коклесито, местные мастеровые крестьяне соорудили для генерала дом. Дом, похожий на их дома, кажущийся небольшим снаружи, но просторный внутри, где пространство не слишком забито мебелью, с земляным полом и террасой, выходящей навстречу прохладному ветерку и очарованию тихих вечеров. Ни в какой-либо другой части вселенной генерал не отдыхал с таким удовольствием и раскованностью, как здесь, на этой террасе.

Правда, однажды он принимал в этом доме одного крупного банкира с целью получения от него кредита, когда вдруг в дом вбежала собака и сделала «свои дела» прямо возле ног этого банкира. Не знаю, как там было потом с получением кредита, но после этого случая генерал попросил построить ему двухэтажный дом с деревянными полами. Это был (и есть) тоже довольно красивый дом, в который, как я помню, при мне часто забегали и играли, чтобы показаться генералу, деревенские ребята, особенно нарядные по воскресеньям.

Там же, в Коклесито, генерал проводил свои социальные эксперименты. Бесплатное молоко для детей и стариков. Пробовал ликвидировать денежные расчёты. Планировать производство. Обобществить собственность.

И когда кто-то спрашивал Роситу, самую знаменитую деревенскую девчонку, чьи коровы и буйволы тут гуляют, она отвечала: «Они общие, всех жителей деревни. Чтобы все могли есть и мясо, и овощи».

Что касается буйволов, эксперимент с которыми оказался успешным, то они по-испански не понимали. Их привезли в деревню из Тринидада и Тобаго. И крестьяне звали их по-английски: «Come, buffalo, come!» Дом генерала, возведённый на самой высокой точке деревни, опустел навсегда и обрёл славу заколдованного. Жители деревни говорят, что по ночам там слышны его шаги.

Но не все эксперименты были такими успешными, как с буйволами. Многие из них отмечались противоречиями между нововведениями и менталитетом крестьян.

В Коклесито был введён запрет на употребление самогона «гуаро» в будние дни. Но однажды генерал, прибыв в деревню в середине недели, застал одного крестьянина, назначенного им руководителем очередного проекта, подвыпившим. «Ты, похоже, пьянствуешь», — сказал ему генерал. «Ага, — ответил ему крестьянин. — Когда мы пьём, это называется “пьянкой”, а когда это делаете вы, богачи, то это называется “празднование”…»

Чтобы уязвить его побольнее, генерал, глядя на гроздья красного говяжьего мяса над прилавком, сказал: «Я подумаю над тем, чтобы привезти сюда побольше гринго, чтобы улучшить расу». «Ну да, пожалуй», — ответил крестьянин. — Расу этих», — и выразительно посмотрел вверх на куски развешенного мяса.

И это было не в первый и не в последний раз, когда крестьяне выигрывали в таких перепалках слов с генералом, что в глубине души его радовало, он получал всякий раз урок от них и потому часто занимал сторону крестьян в разных случаях.

Эту разницу между «пьянкой» и «празднованием» он обыграл однажды в разговоре с Грэмом Грином. Он так сказал об этом писателю: «Вот когда вы, европейцы, говорите о склонности человека к напиткам, то называете это “алкогольной зависимостью”, а когда такое происходит у нас, то для вас мы — просто “пьянь”». Увидев, что фраза получилась несколько вызывающей, поскольку в «алкогольной зависимости» тоже ничего хорошего нет, он, непонятно почему, добавил: «А приходи ко мне в субботу, выпьем…»

Всю эту неделю Грэм жил напряжённо, ожидая субботы. Он даже как-то сказал мне, что, кажется, у него грипп и он не пойдёт в субботу к генералу. Но он пошёл. И, конечно, всё прошло у них хорошо.

Я думаю, что главным результатом его эксперимента в Коклесито был вывод о том, что недостаточно произвести в обществе экономические и материальные перемены. Это только половина задачи. Надо, чтобы изменился и человек. И не факт, что если изменились материальные условия, то вслед за этим немедленно изменяется и менталитет человека. В результате только материальных изменений в новом обществе ещё живёт «старый», неблагодарный (за эти изменения. — пер.) человек, а не воображаемый счастливый человек будущего, на руках которого покоятся обильные плоды труда земледельца.

И неслучайно команданте Сандинистской Народной Армии Даниэль Ортега, выступая во время обеда, данного им в честь Грэма Грина, в присутствии всех офицеров его генштаба приказал, чтобы все присутствующие на обеде военные и партизаны обязательно посмотрели фильм кубинского режиссёра Пастора Вега «Портрет Терезы», в котором тот затрагивает именно эту проблему.

Пишу об этом потому, что не хочу, чтобы это было единственным случаем, когда командующий вооружёнными силами вместе со своим генштабом даёт обед такому писателю, как Грэм Грин, и при этом ещё объявляет обязательным просмотр кинофильма Пастора Вега. Поэтому думаю, что такие вооружённые силы не могут проигрывать свои сражения. И заранее никто не предскажет, что у них будет в голове после всего этого. И это преимущество «недоразвитых» стран.

Пастор Вега снял фильм и о Панаме под названием «Пятая граница». В нем он задолго до того, как я это увидел, показал революционный характер преобразований генерала Торрихоса.

Торрихос называл «интимной истиной» такое свойство или высказанную идею, которая является истиной не вообще, а той, которой привержен тот, кто её излагает. Например, высказывание «Бог существует» является интимной истиной для глубоко верующего человека независимо от того, так ли это на самом деле, есть ли смысл в этой идее или нет.

Заметьте, что торрихистское понятие «интимной истины» не совпадает и с понятием «искренности». Последнее есть свойство мыслящего или говорящего человека, а не идеи или заявления, как это имеет место для «интимной истины». Говорят, что человек искренен, когда тот не лжёт, не скрывает того, что он считает объективной правдой. И можно быть искренним и скрывать тем не менее «интимную истину». Так, например, оставаясь глубоко верующим, человек приходит к научному заключению, что Бог не существует, и заявляет об этом. Аналогично можно провозглашать свою «интимную истину» неискренне. Например, говорить, что мои дети — лучшие в мире.

Чтобы мне быть в согласии с самим собой, «интимная истина» должна быть моей истиной. Это моя правда. Каждый человек имеет свою правду, и ни одна из них не соревнуется с правдой другого, потому что она по определению всегда побеждает другую. И всякая другая «интимная истина» по определению проигрывает вашей, просто потому, что она не ваша. Однако это вовсе не означает, что каждый человек должен иметь свою правду в области политики, свою математическую правду, правду в области литературных предпочтений или в области ядерной физики. И было бы идеальным, если бы интимная истина была бы интимной истиной для всех, и эта интимная истина была бы научной истиной. И таким образом не было бы противоречия между наукой и индивидуумом.

Интимная истина, а не только объективная правда, вытекающая из логических построений, была одним из самых существенных элементов мировоззрения Омара Торрихоса. Он применял этот элемент к проблемам и реальностям мира и к его объектам.

Торрихос никогда не отдавал предпочтение глубине и системному изучению вопроса независимо от того, удалось это сделать или нет. И всегда предпочитал им поиск «интимной истины» и искренности, что давалось ему легко. Он настаивал на применении «интимной истины» как на новом явлении в анализе событий, считая, что книжные истины и научные выводы ничего не стоят, если они противоречат интересам предмета, которому они призваны служить.