Волчьи песни - Александр Лапин

Видеть тебя – благо, воля твоя – светоч!

Помилуй меня, Иштар, надели долей!

Ласково взгляни, прими молитвы,

Выбери путь, покажи дорогу.

Лики твои я познала – одари благодатью!

Ярмо твое я влачила – заслужу ли отдых?

Спустившийся за ней вниз в гробницу гид-переводчик в своей синей галабее не увидел ее слез. Отставшая и потерявшаяся в каменном склепе, прекрасная белая женщина шла ему навстречу с осанкой и величественностью, достойной дочери фараона.

* * *

Из аэропорта Шереметьево ребята-операторы поехали в Москву на такси. А ее Вилен взялся подвезти до квартиры. Всю дорогу в машине они сидели на заднем кожаном сиденье и молчали. Напряженно молчали. Не сложилось. Как встретились абсолютно чужими, так и расстаются. Людка по дороге вспоминает шумный Каир, отвратительную сцену у Каирского музея, где их остановила целая толпа нищих мелких торговцев, пытающихся всучить им свои сувениры – каменные статуэтки, пергаменты, пластмассовых скарабеев. Один тощий мужик в чалме и грязной длинной рубахе прицепился к ней. В руке черная каменная статуэтка бога Анубиса с головой шакала. Бежит следом, пытается хватать за рукав. А полицейский в черной с ног до головы форме и с палкой отгоняет его. Потому что приставать к туристам, кои являются в Египте «священными коровами», нельзя. Но бедному мужику, видно, надо что-то продать, потому что хочется есть. И он не отстает. Убегает от полицейского в сторону. А потом снова приближается к туристам с другой стороны.

Тогда страж порядка берет с земли камень и швыряет в бедолагу. Удар приходится в спину. И мужика-египтянина просто «разворачивает» от него. Он отскакивает, пытаясь нащупать, потереть место на спине между лопатками…

И от этого воспоминания жалость на какое-то мгновение проникает в душу, растапливает лед, которым покрылось ее сердце. И неконтролируемая, идущая откуда-то из глубин ее существа бабья жалость к людям, страдающим на этой земле, переливается через край и заставляет ее произнести своему спутнику:

– Ты извини меня! За все! Я не хотела! Все как-то так само собой получилось!

И эти несколько простых, человеческих слов что-то ломают в их отношениях. Краем глаза она видит, что в эти последние минуты он размягчается. Разжимаются сжатые челюсти.

– Да, ладно, Люд! Ты позвони мне завтра. Что-нибудь придумаем…

«Опять лжет, как сивый мерин! За ним все время надо следить. Точно по поговорке, которую любит моя матушка: “Как дыхнет, так и брехнет”. И самое главное, он верит в то, что говорит. Лжет вдохновенно, с фантазией, перемешивая правду и вымысел.

И попробуй отдели одно от другого! Лжет всегда и везде, где-то чуть-чуть изменяя смыслы, а где-то прямо сочиняя целые истории.

Но как же я-то ошибся с этим гаденышем?! Где были мои глаза, когда я брал его на работу?! А потом куда я глядел? Ведь у него на роже написано, что он плут и мошенник. Или это мне только кажется? Теперь кажется!»

Дубравин откидывается в черном на колесиках кресле и снова вглядывается в лицо сидящего перед ним человека. Чем-то Володя Сигняк напоминает ему большого черного кота. Черные взъерошенные волосы, такие же усы, бакенбарды. На круглом лице большие, навыкате глаза. Засаленный черный костюм. Но главное – манеры. Убаюкивающие, мягкие движения. И говорит, «словно реченька журчит». Говорит то, что собеседнику хочется слышать:

– Деньги уже перечислены. И должны поступить в ближайшее время! Я сам лично звонил и проверил, – вдохновенно рассказывает финансовый директор историю до сих пор где-то зависшего платежа от крупного европейского рекламодателя…

Дубравин тяжело вздыхает. Он попросил вчера главного бухгалтера позвонить в представительство. И бухгалтерша выяснила, что платеж никуда не уходил. Но спорить и ругаться ему не хочется. Потому, что это повторяется из раза в раз. Он прокричится. А Сигняк тут же, не тушуясь, сочинит новую историю.

«Патологическая лживость! – думает Дубравин. – И главное, не от страха. Вот другие врут, потому что боятся нагоняя, неодобрения. А этот лжет, чтобы выгадать. Так вот он меня тогда и очаровал. В самом начале. Когда я только начинал директорствовать. После Чулева. И видишь, чем оно все заканчивается. Грандиозным скандалом на самом верху. И как-то он еще нам этот скандал “отрыгнется”? То-то и оно. От негодяя надо избавляться аккуратно. Без шума и пыли…»

* * *

Впрочем, эта история для Дубравина началась тоже со скандала, случившегося при выборах главного редактора.

Дело в том, что Протасов их проиграл. Проиграл, потому что команда его не выступила за него единым фронтом, а раскололась. И тот же Чулев предпочел не идти за ним, а договариваться с противной стороной.

В результате проигрыша Протасов обиделся на всех. И решил «хлопнуть дверью». Покинуть сакральное место – шестой этаж. Съехать.

И отбыл на новую точку вместе со своей красавицей секретаршей. А местоблюстителем решил оставить того же Чулева. Ну, то есть сделать его вместо себя генеральным директором не только группы «Завтра», но и собственно молодежной газеты.

Дубравин и Паратов, слегка ошеломленные такой перспективой, возражали ему. Уговаривали остаться. Но мужик – что бык. Втемяшится ему в башку такая блажь. Колом ее оттуда не вышибешь. Протасову втемяшилось, что он, сидя где-то на задворках, будет разрабатывать стратегии развития, общаться с народом, писать мемуары. А верный Петя станет трудиться на него.

Сказано – сделано. Съехал он в палаты, доставшиеся молодежной газете от почившего в бозе Центрального комитета комсомола. И стал там жить-поживать. А поначалу робкий и не очень уверенный в себе Петя стал обретать в коллективе аппаратный вес.

И вместе с этим аппаратным весом сосредоточивать в своих руках всю исполнительную власть. Дела решать единолично. Не советуясь с товарищами по партии. И даже постепенно оттесняя их.

Не прошло и полугода, как стали они чувствовать по разговорам в трудовом коллективе, по тому, как долго им приходится сидеть и ждать аудиенции в приемной, что Петра слегка заносит.

Протасов тоже понял, что дал маху. И стал срочно возвращаться на этаж. К месту, где на самом деле решаются проблемы.

Но не тут-то было. Чулев решил «замыливать» дело: «Нет подходящего кабинета для тебя! Да подожди – вот сделаем ремонт». А сам в это время лихорадочно договаривается с новой редакцией и младшими партнерами: «Изберите меня президентом общества с неограниченными полномочиями!»

В общем, налицо классическая ситуация, описанная Шекспиром в бессмертной трагедии «Король Лир».

Чашу терпения всей команды переполнила одна-единственная, но не последняя капля. В виде новенького синенького «мерседеса». Однажды утром Петя прибыл на нем на работу. И получился большой «Бенц». Потому что вся теплая компания, как это часто бывало в эпоху раннего капитализма, договорилась: зарплату будем получать поровну. Несмотря на разные доли и проценты в собственности предприятий. Ну, а так как у других на «мерседес» не накопилось, Протасов стал спрашивать у Чулева: «Откуда деньги, Петя? Ребята ездят на простеньких “жигулях”. Я сам – на подержанной “вольве”. Что за барские замашки?»