Пусть он останется с нами - Максуд Ибрагимбеков

И отец мой стоял неподвижно. Он все время стоял неподвижно и молча после того, как приказал наглухо оцепить дом и никого к нему не подпускать ближе, чем на один квартал.

Вовка рассказывал, что отец заговорил еще раз, только когда из окна послышались крики бабушки, он приказал пожарным, чтобы они подогнали к дому одну свою машину и спустили бы на улицу бабушку. Вовка говорит, что ему не было слышно, о чем бабушка говорила с отцом, слишком далеко это от него было, но он только увидел, что бабушка, поговорив с ним, вдруг бросилась к дому, но отец задержал ее и что-то сказал, всего несколько слов, после чего бабушка остановилась и стала плакать, а папа некоторое время смотрел на нее, а потом помотал головой и отошел в сторону. А бабушку взял под руку какой-то военный и так до конца с нею и простоял. Он хотел ее отвести в сторону и усадить в машину, но бабушка ни за что не соглашалась. Все люди стояли и удивлялись, что не предпринимаются никакие меры, а некоторые даже возмущались вслух и говорили, что это форменное безобразие, и спрашивали у военных, почему они, вместо того чтобы пойти спасать от верной гибели мальчика, стоят с таким видом, как будто сегодня праздник и они ждут начала парада.

Военные говорили, что им другого приказа не давали, а без приказа, известное дело, действовать никто не имеет права. Но люди не успокаивались, пока один лейтенант не вышел из терпения и не предложил любому человеку из тех, кто возмущается, — сказал, что в виде исключения он это разрешит, — пройти за цепь и задать все эти вопросы полковнику Дагкесаманскому, который только один и имеет право здесь приказывать.

Когда выяснилось, что ни одного желающего поговорить с отцом не отыскалось, все возмущаться перестали и стали ждать, что будет дальше.

И отец стоял молча, только время от времени поглядывал на часы.

Я так и простоял рядом со львом все это время, ни разу не отошел, мне казалось, что целый день прошел, а оказалось, что всего час или чуточку больше часа. Очень долго было тихо, я даже счет потерял, сколько времени прошло. А потом я услышал, как к дому подъехала машина, совсем близко, и сразу вслед за этим за дверью, прямо на крыльце, раздались какие-то тяжелые удары, потом я узнал, что солдаты разломали и оттащили в сторону перила нашей лестницы. Еще некоторое время раздавался за дверью непонятный шум и лязг, а потом она раскрылась, и я увидел, что раскрылась она не на крыльце, как обычно, а в длинную узкую клетку, по таким клеткам-коридорам в цирке звери из-за кулис выбегают на арену. Только из нашей передней другой конец этой клетки выходил не на арену, а соединялся с другой клеткой — побольше, установленной на грузовике, который задом подогнали вплотную к нашему крыльцу. А из-за клетки выглядывал тот самый дрессировщик и приветливо улыбался, не знаю только, кому это он улыбался — мне или сбежавшему от него льву. И больше ничего перед домом не было. Я специально подошел к двери и выглянул через прутья наружу. Только грузовик стоял и дрессировщик возле него. Дрессировщик несколько раз повторил льву какие-то слова на иностранном языке, мы в школе проходим английский, это был не английский, но я все равно понял, что дрессировщик просит льва зайти в клетку и обещает ему за это разные приятные вещи. Так оно и оказалось — он достал из сумки, что была у него в руке, кусок мяса, наколол его на железную пику и просунул ее сквозь прутья в дверь, и стал им плавно размахивать, говоря все те же пригласительные слова. Но все это никакого действия на льва не оказывало, а, кажется, даже наоборот, потому что, он хоть и продолжал стоять под лестницей, опять у него кожа на морде пошла комками. Он и на этот раз ощерил пасть, и у него опять заклокотало в горле.

Дрессировщик все повторял и повторял любезным голосом эти слова, он, наверно, был уверен, что рано или поздно они на льва подействуют.

Я тоже очень хотел, чтобы они подействовали, потому что боялся, что если лев не зайдет в клетку и ее увезут пустой, то тогда уже ни на что хорошее этому льву рассчитывать нельзя. И тоже стал просить льва, чтобы он зашел в клетку, стал просить самыми обыкновенными словами, дрессировщику это не понравилось, он, наверное, подумал, что я своим вмешательством порчу ему все дело, и хоть он не перестал разговаривать со львом, но улыбка у него с лица исчезла, и он нахмурился. Я даже не успел заметить, когда лев сошел с места и медленно пошел к двери. Он шел, опустив низко голову, и хвост у него был поджат чуть ли не к брюху. На меня он ни разу не глянул. Он и на мясо не обратил никакого внимания, хоть оно, вращаясь на конце шомпола, преградило ему путь, он просто отодвинул его лбом и прошел по коридору-клетке на грузовик.

Я даже не обиделся на него за то, что он не захотел со мной попрощаться, да и я же понимал, что это лев, а откуда льву знать, что надо попрощаться. У меня с плеч как будто гора свалилась, когда я увидел его в клетке и понял, что сейчас сюда придут люди; мне не хотелось об этом думать, потому что мне ужасно захотелось спать.

Я даже не заметил, кто первым вошел в дверь, как только с крыльца убрали клетку.

Я только увидел, что весь дом заполнился людьми, знакомыми и теми, которых я видел в первый раз. Здесь было много ребят из нашей школы, и Ленка была, и Димка с Вовкой, но все они жались у стены и ко мне не подходили, как будто мы были незнакомы. Даже учителя пришли, я этому удивился, потому что у нас в школе ни один учитель еще на урок не опаздывал, а в то утро они все непременно должны были опоздать, но почему-то никого это не беспокоило — никто из них уйти из нашего дома не торопился. Было видно, что очень много народу толпится у входа и во дворе. У всех были радостные лица, и все у меня что-то спрашивали или говорили что-то свое, но я ничего толком и не слышал, потому что увидел, как в дверь вошел отец.

Он шел ко мне, и все перед ним расступались, а я в это время думал, что вот сейчас и начнется самое неприятное, хотя я даже придумать не мог, что он мне скажет за то, что я наговорил ему сегодня.

Мне захотелось убежать куда-нибудь подальше, лишь бы не встречаться с отцом, до того мне стало страшно.

Он подошел ко мне вплотную и посмотрел на меня, совсем было собрался мне что-то сказать, даже губами пошевелил, но ничего не сказал, и вдруг, прежде чем я успел что-нибудь понять, нагнулся, обхватил меня руками, поднял и прижал к себе. Он прижался своим лицом к моему и стоял так с закрытыми глазами и ничего не говорил. Я тоже молчал, потому что никак не мог сообразить сразу, почему он ни с того ни с сего поднял меня на руки. Ведь никогда он меня не поднимал на руки и не обнимал! Даже в ту единственную четверть, когда у меня по всем предметам и в школе и в музклассе были пятерки! А сегодня так вообще непонятно, почему он меня поднял, да еще при посторонних. Я думал об этом и смотрел на лицо отца, я ведь так близко в первый раз его увидел. Я смотрел и удивлялся, что оно такое у него усталое и даже измученное, видно было, что и глаза у него были уставшие, несмотря на то, что они были закрыты. Он стоял так очень долго, и все вокруг стояли и молчали, и, кажется, никому не показалось, что он меня держит на руках слишком долго.

Я еще успел только подумать, что у моего папы сейчас очень доброе лицо, я только подумал так и сразу же перестал, потому что, оказывается, ни о чем не хочется думать, когда отец держит тебя на руках и прижимает к себе. Никогда не думал, что это так приятно и что на душе становится в это время очень спокойно и тепло. Даже представить себе не мог, что это так удивительно приятно!