Дендрофобия - Наталья Горская

– В этом году в школу двенадцать человек пошло, у-у-у. А теперь вот и Вы куда-то уезжаете, у-у-у, ы-ы-ы…

– Поехали со мной! А то у тебя в этом году двенадцать человек в школу ушли, в следующем ещё столько же пойдёт…

– Нет, в следующем пятнадцать человек пойдёт, – Варька хлюпнула носом.

– Ну вот! Так совсем одна и останешься. И я там один буду, как дурак.

– Варвара Евдокимовна, не уезжайте! – захныкали тут же несколько Варвариных воспитанников.

Я увидела Маринку и сказала, что её дожидается Василий Филиппович.

– Арнольд Тимофеевич, – с решительным видом спросила она экс-мэра, отчего все плакальщики затихли. – А парк?

– Чего парк-то?

– Вы же собирались его рубить.

– Когда это я собирался его рубить?

– Нет, Вы нам точно скажите, а то мне некогда тут стоять: меня читатель ждёт.

– Да, – поддержала её учительница биологии. – Мы уже собрались в районный экологический комитет ехать.

– Вам всё время нечем заняться! Нашли бы себе му… Не собираюсь я рубить ваш парк! Новый мэр к вам прибудет, вот с ним и обсуждайте этот вопрос.

– А кого к нам пришлют? Молоденького, да? Хорошенького? Когда? Куда? Откуда? – посыпались главные женские вопросы со всех сторон.

– Ага, щас вам молоденького да хорошенького! – усмехнулся Лёха-Примус. – Какого-нибудь пенсионера с подагрой пусть нам дадут, чтобы не отвлекался от работы.

Арнольд Тимофеевич пожимал плечами, так как в самом деле не знал, кто прибудет на его место. Ему было и радостно, и грустно от случившегося. Радостно, потому что он, как человек любящий перемены, уже много лет мечтал хоть о каком-нибудь повышении. И грустно, потому что за столько лет работы и жизни в нашем городе он, как пересаженное молодое дерево, невольно прирос к этой земле. А теперь в его возрасте пересадка крайне трудна, и нет никакой гарантии, что на новом месте прирастёшь и приживёшься. К тому же, тут он был если не первым, то уж точно не последним парнем на деревне. А там он станет ещё неизвестно каким по счёту.

Собравшихся проводить его людей тоже терзали противоречивые чувства. С одной стороны, находясь у власти города, мэр сделал не так и много. Грубо говоря, совсем ничего. Но ведь с людьми власти на Руси это сплошь и рядом случается. С другой, он за столько лет уже отстроился, накопил себе на безбедную старость, и вот-вот только начал предпринимать какие-то действия по благоустройству города, а его тут же забирают, словно где-то наблюдается недостача в чиновниках средней руки. Все изучили его повадки и методы воздействия на него, привыкли к нему, как к старой и хорошо знакомой пользователям операционной системе, а теперь пришлют какую-то совершенно новую версию мэра, которую надо будет изучать с нуля со всеми её программами и приложениями. Приедет кто-то незнакомый и чужой, да пока освоится, пока обживётся и отстроится, пока прирастёт, пока люди к нему присмотрятся, опять пройдёт целый век.

– Ну, бывайте, – сказал экс-мэр, как обычно говорят в таких случаях. – Не поминайте лихом.

– Ладно, Вы нас там тоже не забывайте, – ответили ему в том же духе. – Приезжайте. Иногда.

Он уехал и поначалу частенько приезжал, потому что ему надо было улаживать дела с продажей недвижимости. Свой дом он продал какому-то чиновнику из Газпрома и наконец-таки расплатился с Авторитетом по долгам и процентам. Варвара решилась было ехать к нему в Райцентр, но тут к экс-мэру вернулась беглая жена и потребовала компенсации за моральный и физический ущерб. Арнольд Тимофеевич заметался. В конце концов выяснилось, что на него в районной администрации уже «положила глаз» какая-то серьёзная дама среднего возраста и больших возможностей. За большие отступные он развёлся с женой-перебежчицей и женился на этой даме. А Варя через положенные девять месяцев родила здорового мальчонку. Родила она на удивление довольно-таки легко, хотя врачи и ругались, что вот досидят до сорока лет, старые дуры, а потом бегут рожать. Но Варвара не чувствовала ни обиды, ни вины, ни страха. Главное, что теперь у неё был ребёнок от любимого человека, и жизнь наполнилась новым смыслом. Мы с девчонками скинулись и купили коляску, а жена Авторитета прислала новую детскую кроватку и две большие сумки одежды для новорожденного.

Вот Виктория Васильевна на экс-мэра очень рассердилась, что он так поступил с доверчивой и наивной бабой-дурой.

– Уж ладно бы, – выговаривала она экс-мужу, – какую наглую шлюху обманул, а Варька-то в своём детском садике где может научиться такой виртуозной стервозности, какая тебе в бабье нравится? Втрескалась в тебя по уши и совершенно утратила способность соображать, а ты и воспользовался!

– Да ничего я не воспользовался! – оправдывался Арнольд Тимофеевич. – Она сама… первая предложила. Ей ведь лет уже о-го-го сколько, а ни мужа, ни детей – любому рада будет…

Но из-за таких слов Виктория Васильевна ещё больше осерчала и перестала пускать Арнольда Тимофеевича к себе домой, когда он в очередной раз приезжал к ней поплакаться на своё горькое житьё-бытьё с новой женой. Поэтому теперь он ходил с этой миссией к Варваре. Она его жалела и кормила любимым борщом. Он ей врал, что она самая лучшая, что она даже слишком хороша для него. Да, он не с ней. Но по-настоящему любит только её – то есть всё то, что раньше врал Виктории Васильевне и всем прочим своим жёнам. Варя это знала, но его не разоблачала, потому что человек – это всё одно, что дерево: если вырос кривым, уже не исправишь. А снимать стружку тоже незачем, потому что получится тогда из живого дерева неживое бревно.

Арнольд Тимофеевич стал всё реже и реже её навещать, обещая при каждом визите, как летом они обязательно поедут куда-нибудь в Париж. А вскоре получил повышение в Петербург, так что ему стало вовсе некогда. В Париж он поехал со своей новой женой, но Варвара отнеслась к этому с пониманием, и уже через пару месяцев после родов вышла на работу. Благо, что в свою группу яслей она могла брать новорожденного сына. Ей было, прямо скажем, не до Парижа: надо было и сына растить, и на жизнь зарабатывать.

* * *

Опять наступило лето, и спасительная трава закрыла жизнерадостным ковром следы человеческой безалаберности, апатии и отсутствия культуры общежития, когда человек не верит, что мир вокруг – это продолжение и отображение его самого. Это его дом, который нуждается в разумном хозяине.

Снова мой парк сделался «изумрудно мрачен». И я всё так же люблю гулять по тропе Золотого Жёлудя и аллее Каменного Цветка, чтобы выйти на улицу с красивым названием, которое звучит, словно прозрачная шёлковая лента струится в воздушном потоке. Где можно подслушать «Евангелие от куста жасминового», которое, дыша дождём и в сумраке белея, не меньше говорит, чем от Матфея.

Я вижу деревья, которые были посажены поколением моего отца, а они видят меня. А ещё в парке остались старинные деревья, которые помнят моих прапрадедов. Эти прекрасные создания не только выделяют кислород, увлажняют воздух и служат домом для множества зверушек, но и связывают разные поколения и эпохи, которые в своё время прошли по этой земле. И так хорошо, что кто-то из них позаботился, чтобы этот мир был красив, а ты просто описываешь эту красоту, потому что она не может остаться незамеченной живым существом. Даже в Райцентре нет такой красоты!