Одна жизнь – два мира - Нина Алексеева

— Ты любишь его слушать, — как однажды сказал мне Кирилл, — с «оглушительным интересом».

Я действительно поглощала каждое его слово. Ведь все, что я слышала и знала о нем, это была сплошная карикатура, даже с детства я только запомнила, как моя бабушка оклеила сундук керенками. Тогда я была ребенком, а он неудачливый глава Российской империи.

И вот прошло тридцать лет, и мне казалось, что за все эти долгие годы изгнания у него не было ни возможности, ни желания так искренне и запросто рассказать кому-нибудь, тем более кому-нибудь «оттуда», все, что накопилось у него в душе. Может быть, наша общая симпатия способствовала этому, или потому, что я действительно умела и любила слушать его.

Лето 1947 года дети провели в детском лагере на ферме у Александры Львовны Толстой. Мы с Кирой были в городе одни, и у нас было достаточно времени.

Александр Федорович приглашал нас на прогулки, на концерты, на свои выступления, которые были очень эмоциональные и невероятно сумбурные. То, что он писал и читал нам, было логично и понятно, но его выступления — сплошной хаос. Почему он так сильно нервничал, когда выступал, я так и не могла понять.

Кроме А. Ф. Керенского мы в то время встречались со многими другими членами бывшего Временного правительства и с меньшевиками. Почти все они в начале войны бежали от Гитлера из Германии во Францию, а из Франции во время или после войны — в Америку.

Всем им было тогда под шестьдесят, и даже с хвостиком, но все они были еще очень активные. Они часто, как я уже сказала, иногда два-три раза неделю, собирались у кого-нибудь на квартире и обсуждали до хрипоты текущие вопросы, которые затем выносили на обсуждение общего собрания, на которое обычно собиралась аудитория человек 100, в основном вновь прибывшие из Европы «ВР», то есть перемещенные лица, бывшие советские граждане.

Кроме этих собраний и заседаний почти каждый вечер со всеми «ветеранами» меньшевистской компании и многими членами бывшего Временного правительства можно было встретиться в кафетерии на 57-й улице, между 6-й и 7-й авеню: Борисом Ивановичем Николаевским, Ю. Денике, Абрамовичем, Далиным, Зензиновым, Вишняком, Александром Федоровичем Керенским, Ираклием Григорьевичем Церетели — бывшим министром почт и телеграфа, Виктором Михайловичем Черновым — бывшим министром земледелия — и многими-многими другими, фамилий которых я уже даже не помню.

Сдвинув столы, они сидели по вечерам за чашкой кофе и до бесконечности горячо обсуждали насущные вопросы Советского Союза. Некоторые выступали за полную и бескомпромиссную ликвидацию большевизма в Советском Союзе и диктатуры Коммунистической партии. Другие настаивали на свержении сталинского режима и сохранении Советского Союза, проведении реформ, ликвидации лагерей, защите индивидуального крестьянского хозяйства, даже за столыпинские реформы без «столыпинских ошейников».

Были даже такие, кто выступал за сохранение уже окрепших сельскохозяйственных колхозов, потому что, по их мнению, во время войны колхозы очень сильно помогли в снабжении армии и страны продовольствием благодаря тому, что все было под контролем правительства, а не в частных руках. Вопрос надо ставить о свержении сталинского произвола, сталинской власти, а не системы. Но никто никогда не выступал и не высказывался — такая идея, мне кажется, никому даже в голову не приходила — о расчленении Советского Союза.

Меньшевики были уверены в том, что они и именно они придут когда-нибудь к власти в России и что именно они изменят там жизнь так, как не сумели это сделать большевики. С ними мы быстро познакомились и с некоторыми из них даже подружились.

С Борисом Ивановичем Николаевским мы познакомились почти сразу после нашего приезда в Нью-Йорк.

Родился Б. И. Николаевский в 1887 году в провинции, на Урале, в семье священника. В партию социал-демократов вступил еще в студенческие годы, в 1917 году он вошел в состав ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов от организации меньшевиков и, будучи всю свою жизнь видным меньшевиком, он также разделял многие важные положения большевиков.

Во время Гражданской войны он призывал меньшевиков бороться вместе с большевиками против Колчака. У меня по отношению к нему было странное чувство, как будто я разговариваю со старым, как тогда говорили, большевиком, и он действительно был не из тех, кто слепо ненавидел всех и все, что там происходило, а искренне старался вникнуть и понять. Он всю свою жизнь, еще со школьных лет, занимался историей и знал ее, как ходячая энциклопедия. Борис Иванович был такой же талантливый историк, как бывают талантливые писатели, художники или музыканты, поэтому собирать исторический архив для него было все равно, что создавать произведение искусства: это доставляло ему колоссальное удовольствие. Из России он выехал или был выслан в Германию и сохранял свое советское гражданство до 1932 года, надеясь вернуться. Но в 1932 году Сталин лишил его советского гражданства.

В 1924 году он стал в Берлине официальным представителем Института К. Маркса и Ф. Энгельса.

В гитлеровские времена, в самый разгул сжигания неугодной Гитлеру и гитлеровцам литературы и книг, он сумел спасти от уничтожения гитлеровцами германский архив социал-демократической партии, который вывез из Германии в Голландию, в Международный институт социальной истории, а его назначили директором филиала этого же института в Париже. Вот здесь, в Париже Борис Иванович Николаевский в 1936 году и встретился с Николаем Ивановичем Бухариным, которого Сталин послал купить архив Карла Маркса.

Борис Иванович сказал, что Н. И. Бухарин очень откровенно поделился с ним своими опасениями об усилении сталинских репрессий. «И я посоветовал, даже предложил ему остаться, — сказал Борис Иванович, — но он только безнадежно махнул рукой и сказал: „Э, да все равно, он ведь не успокоится, пока всех нас не передушит“».

Николай Иванович Бухарин был в Париже с женой и не остался, а в 1938 году его арестовали и расстреляли, жену спустя много лет реабилитировали.

В сталинскую мясорубку попал и брат Бориса Ивановича, Владимир Иванович, который был женат на сестре Алексея Ивановича Рыкова. Сам А. И. Рыков, председатель СНК СССР, после смерти В. И. Ленина активно выступал за продолжение политики Ленина, против ликвидации НЭПа и усиленной коллективизации, стал позже также жертвой сталинского террора…

Борис Иванович всю свою жизнь внимательно следил и подвергал тщательному анализу все, что происходило в СССР при Сталине. В своих статьях в «Социалистическом вестнике» он твердо осудил насильственную коллективизацию, сталинские репрессии и никогда не прекращал бороться за демократию, он также был одним из основателей, вместе с А. Ф. Керенским, «Лиги борьбы за народные свободы».

Я питала ко всем к ним симпатию, смешанную с грустью, ведь все они искренне и бескорыстно желали добра нашей стране и народу. И все вместе могли бы принести колоссальную пользу народу без сталинских мракобесий. И в то же самое время при наших общих встречах и бесконечных разговорах я смотрела на них и думала: ведь если бы они остались там при Сталине, никого, ни одного человека из них уже не было бы в живых, Сталин их всех давно бы уничтожил. И я с горечью вспоминала свои встречи с такими же замечательными людьми, как Енукидзе, Корк, Гамарник, Бухарин и многими другими. Вспомнила, как наши студенты Н. И. Бухарина, в наш «Институт культуры» (был такой у нас) на третий этаж на руках внесли, а ведь никого из них уже давным-давно нет в живых. Сталин их всех расстрелял.