"Канцелярская крыса" - Константин Сергеевич Соловьев

знал. Мой Левиафан плавал на любых широтах и глубинах, но всегда оставался в одном и том же месте. Проблема была в том, что место это располагалось там, куда трудно добраться на парусах, веслах или угле».

«А вы не пытались искать остров собственноручно?»

Полковник расхохотался.

«Не пытался ли я? Мальчик мой, я провел несколько лет, рыская по Полинезии во всех направлениях, как морская вошь по спине морской собаки. Я знал наизусть каждый остров крупнее двух футов в диаметре и, будь у меня шлюпка с веслами, способен был бы на ощупь дойти от Марианских островов до Самоа даже после ящика рома!»

«И вы все-таки его нашли», - констатировал Герти.

«Нашел. Поэтому я и говорю, что являюсь единственным в мире победителем Нового Бангора. Я нашел своего белого кита, своего Левиафана. Впрочем, учитывая, что я уже несколько месяцев болтаюсь у него в брюхе, это он меня нашел. Видимо, он в какой-то момент разглядел мою страсть. И… Не знаю, что это было. Быть может, наказание за излишнюю дерзость в попытке настичь то, по сравнению с чем человек не значительнее планктона. Или, напротив, высочайшая награда из тех, что остров может предложить. Не знаю. Последнее, что я помню, сильнейший туман, окруживший мою шхуну «Гарпун» в районе двадцать четвертого градуса северной широты… Я попытался кликнуть вахтенного, но не смог. И провалился в забытье. А когда очнулся… - полковник вновь усмехнулся своим лишенным мелодичности смешком, похожим на скрип старого матросского сундука, - Когда очнулся, оказалось, что уже сошел на берег и приписан к Новому Бангору так же належно, как ядро к ноге старого каторжника. Точнее, приписан к юному остолопу Герти Уинтерблоссому, который шлялся по Новому Бангору с глазами, как у полли, впервые увидевшего механическое пианино!»

«Я не мог знать, где оказался! – возразил Герти немного смущенно, - Я…»

«Ты почувствовал зов, я знаю, - проворчал полковник, - Как и все прочие. Это не твоя вина. Но, право слово, тебе следовало пораньше сообразить, в какую кашу угодил! Кстати, можешь принять мои поздравления. Кажется, у тебя, приятель, и в самом деле запутанные отношения с Новым Бангором».

Герти не был уверен, является ли это основанием для того, чтоб почувствовать себя польщенным.

«Вы тоже не знаете, зачем я здесь?»

«Ты спрашиваешь не того охотника за островами, парень. О помыслах Нового Бангора мне известно не больше, чем тебе. Могу лишь сказать, что ты появился тут при весьма странных обстоятельствах. Остров явно уготовил тебе какую-то роль, но вот какую… Как ни крути, ты здорово связан с этой Бангорской Гиеной, уж не знаю, какими канатами. Слишком много пересечений на курсах, слишком много совпадений, понимаешь? Вас обоих что-то связывает».

«Ничего нас не связывает! Бангорская Гиена – это Изгарь, несчастный угольщик, возомнивший себя мной! Судя по всему, он попросту сошел с ума и взялся за нож!»

«Я знаю. Но это мало что объясняет. Единственное, что могу сказать наверняка, тебе придется встретиться с этим ублюдком».

«Для чего? – с беспокойством спросил Герти, - Чтобы поймать его? Это та роль, для которой остров меня призвал? Изловить Бангорскую Гиену?»

«Никогда не пытайся понять Левиафана, приятель, в лучшем случае заработаешь мигрень. Слишком уж разные ветра нас ведут, если ты понимаешь, о чем я».

«Не понимаю», - признался Герти.

«И плевать. Я надеюсь, у тебя больше не запасено вопросов? Если ты помнишь, мы остановились на том, что я пытался спасти твою шкуру».

«Еще один, - поспешно сказал Герти, - Как вышло, что я слышу вас только сейчас?»

«Ты не представляешь, как тяжело до тебя докричаться. Я пытался сделать это с самого первого дня, только ты, приятель, глух как тетерев. Впрочем, иногда у меня это почти получалось».

«Когда это?»

«Когда ты торчал как идиот со своим полли в рыбном притоне Бойла. Мне пришлось подсказать тебе, как действовать».

Герти вспомнил свой порыв, больше похожий на безоглядный штурм, в духе авантюр полковника. Порыв, который позже сам вспоминал с недоумением. Оказывается, это полковнику Уизерсу, запертому у него в голове, надоело быть молчаливым зрителем…

Но что за каприз судьбы свел их вместе? Герти надеялся, что этот слой его мыслей скрыт от невидимого собеседника. Полковником Уизерсом его нарек «Лихтбрингт», безумная счислительная машина, на тот момент уже пребывавшая в лапах Сатаны. Но очевидно, что и сама машина и Сатана были порождениями острова, одним из проявлений того «фактора невозможного», о котором толковал Брейтман, следствием очередного перевода часовых стрелок. Остров просто показывал ему различные свои лики, то ли пугая, то ли пытаясь смутить, то ли попросту развлекая себя, как дурачится ребенок, по случайному принципу собирая вместе свои игрушки. Деревянная утка всегда может выпить чаю с игрушечным карапузом, а оловянный солдатик побиться с нарисованным драконом.

Возможно, он тщетно ищет логику там, где она значится среди лженаук и не имеет никакого касательства к окружающему миру. Возможно, никакой логики здесь и нет.

Еще одна горькая мысль ввинтилась червячком в сознание. Мысль о том, что настоящий полковник Уизерс при всех своих достоинствах все же наивен. Он все еще полагал, что заточение в тюрьме под названием «Герти Уинтерблоссом» может быть его наградой за упорство. Но Герти доподлинно знал, что это было наказание. Изощренная пытка Нового Бангора, придуманная для того, кто проявил слишком много упорства, охотясь за Левиафаном.

Что может быть ужаснее для решительного, деятельного и бесстрашного человека, чем бесправное заточение в сознании того, кто привык дышать канцелярской пылью и отроду не поднимал ничего тяжелее чернильной ручки? Того, кто самым ярким приключением полагает поход в итальянский ресторан, а опасности предпочитает изучать исключительно при помощи «Трибьюн» или «Таймс», а вовсе не с «винчестером» в руках. Это то же самое, что подсадить душу викария в тело разбитного ловеласа или выдающегося ученого в тело шахтера из Нью-Касла. Если разобраться, тюрьма «Герти Уинтерблоссом» - худшее, что могло произойти с полковником. В ней нет надзирателей и ледяных карцеров, в ней есть то, что несопоставимо хуже. Обреченность.

Задумавшись, Герти не сразу заметил, что в его голове стоит тишина. После получасовой мысленной беседы эта тишина с непривычки казалась пугающей. На миг он сам ощутил себя ребенком, брошенным родителями в пустом и гулком доме.

«Полковник Уизерс! – робко позвал он, стараясь не шевелить губами, - Вы еще тут?..»

«Фаршированный судак! Конечно тут, куда же я еще денусь! – полковник