Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

и в самом деле быстро налаживалась, появился первый слой достатка, который мы расстилали на полу или вешали на сцену.

Нельзя ли еще ускорить?

По-настоящему это обозначилось тогда, когда мы стали снимать ботинки, приходя в гости, и начали перед дальней дорогой заворачивать свои чемоданы в серую казенную бумагу. На вокзалах и в аэропортах тут же открылись пункты по завертыванию.

Разумеется, я сознаю, сколь субъективны и зыбки мои оценочные категории. Другой автор увидит свои признаки. Не в том суть.

Иными словами, мы вступили в общество потребления, но вот незадача! при абсолютном дефиците того, что собирались потреблять. Однако тут же оказалось, что в обществе имеются люди, которые заинтересованы в наличии дефицита, ибо он их кормит. Дефицит из ничего не рождается. Чтобы его поддерживать, необходим большой штат — а уходить с работы добровольно никто не собирался.

Так начался перегрев экономики. Ведь сам по себе дефицит ни плох, ни хорош, скорее неизбежен. В сущности, дефицит и движет прогрессом, когда совершается переливание одного дефицита в другой. Но только не такой дефицит, который вызван искусственным путем. Искусственный дефицит хуже беды.

И пошла гулять по домам и душам импортная чума. Покупали на Западе самое дешевое тряпье, все равно оно оказывалось лучше отечественного. Я тоже гонялся за этим ширпотребом, в очередях стоял…

XX век выходит на финишную прямую, и многие земляне, от государственных руководителей до свободных художников, озабочены сейчас тем, чтобы подвести хотя бы предварительные итоги нашему веку. У меня имеется своя версия. Готов ее обнародовать.

XX век доказал свою многогранность и вместе с тем явную неприспособленность ко времени. Задача на выживание ныне поставлена и перед самим веком. Либо XX век сохранит планету, такую малую и хрупкую, либо грянет ядерная вспышка, а за ней ядерная зима — и завершится наше с вами летосчисление на этом самом веке.

Триада XX века гласит:

1. XX век доказал, что очень легко уничтожить богатство и очень трудно, практически невозможно, уничтожить бедность.

2. XX век доказал, что очень легко уничтожить свободу и очень трудно, практически невозможно, уничтожить рабство.

Третий постулат данной триады гласит:

XX век доказал, что очень легко перенять способ потребления и очень трудно, практически невозможно, перенять способ производства.

Наш век черно-белый. И огненно-красный — от революций и ядерных всполохов. План XX века по количеству произведенных на свет событий перевыполнен. А ведь еще не вечер. Какие еще чудеса выкинет он, этот великий Двадцатый?

Ход времени неумолим. Через время можно дать определение жизни и смерти, достижениям и провалам, счастью и неверию. Даже потребление есть примета времени. Что же нам делать со вчерашними истинами? Хочется забыть их — да нельзя.

Помните, на КамАЗе сожгли горы досок при досрочной сдаче корпуса. Но не только доски шли в расход. Наблюдался перепад нравственности.

Два молодых инженера получили задание — срочно запустить вентиляционную систему сдаваемого корпуса. Инженеры наладили и запустили систему. Но при этом несколько засомневались: воздух по трубам шел не в том направлении. Проверили еще раз — все было сделано в точном соответствии с проектом. Все работало, крутилось, гудело. А главное — воздух шел упругий, ласковый до звона. Только не в том направлении — какая малость.

— Будем докладывать главному? — спросил первый инженер.

— Зачем? — сказал второй. — Ведь система работает. А переменить направление до сдачи не успеем. И вообще — какое наше собачье дело?

— Тебе не кажется, — настаивал первый инженер, — если мы сдадим вентиляцию в таком виде, то это будет иметь отдаленные экономические последствия?

— Как знать, — отвечал второй. — Может быть, то, что мы с тобой сейчас делаем, уже есть отдаленные экономические последствия того, что было раньше.

Байкал — уникальный уголок планеты. Природа устроила здесь отстойник чистой воды, сотни миллионов лет вода в озере отстаивалась — и ни разу не замутилась. Чистота байкальской воды сделалась эталоном. И вот оказалось, что мы способны замутить эту воду на протяжении жизни одного поколения. Человек вроде бы еще не почувствовал этого, но рыбы уже чувствуют. В Байкале не выдерживает омуль.

Разумеется, загрязнение байкальской воды не планировалось, нам даже были выданы гарантии: этого не произойдет. Но тем не менее так вышло в натуре. Это и есть отдаленное экономическое последствие вчерашних истин.

Точно так же получилось с Севаном — до сих пор неясно, удастся ли его спасти. А ведь гибель Севана никто не планировал.

В городе Тольятти нет Дворца культуры автозаводцев — это тоже хоть и не столь глобальное, но отдаленное экономическое последствие. Ежегодно мы закупаем за рубежом миллионы тонн зерна и платим за это золотом. Это что? Дальний экономический расчет или последствие вчерашних истин, которым мы с вами еще не в состоянии вывести определение?

Если иной раз в упоении властью нам кажется, что мы можем направить или отменить по своей воле социальные законы, то упразднить экономические законы еще никому не удавалось. Нельзя бесконечно выпускать готовую продукцию для склада.

Но вот незадача. Не кажется ли вам, что со многими последствиями мы уже примирились, возведя их чуть ли не в ранг необходимости? Созданы специальные организации для закупок хлеба, у них обширные штаты, закупки включены в долгосрочные планы, и золото для них планируется заранее попробуйте тут не купить. Недаром радовался Сизиф, что он включен в план. Теперь этого Сизифа никакими силами оттуда не выковырять.

Плановая стихия то и дело захлестывает бюджет. Удорожание первоначальных смет на строительство стало чуть ли не нормой нашего бытия в те годы. Гостиница «Россия» в Москве обошлась в 3 раза дороже задуманного, Нурекская гидроэлектростанция — четыре сметы. В те годы я написал сердитые заметки на эту тему. Они не увидели света.

Это не был дефицит наших возможностей, это был дефицит наших моральных средств. Новые методы, даже их поиск, казались опасными.

Вот тогда и обнаружилось, что лучший способ для преодоления недостатков — аплодисменты. Хорошо нам стало — никаких