Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

Впрочем, видеть и слышать Дьявола мог только барон, и потому он потряс свой талисман. Тот не издал ни звука, но кто-то с неодолимой силой как бы схватил Армана за руку, тело его откинулось назад, как лук, который не в силах разогнуть ни одна человеческая рука, челюсти сомкнулись так, что чуть не раздробили зубы. Барон понял, что стал жертвой той ужасной болезни, которую называют столбняком и которая довольно часто проистекает в результате ранений. Он не мог пошевелиться, чтобы заставить звонить свой колокольчик, не мог застонать, чтобы позвать на помощь, и вдруг почувствовал страшный удар по голове. Барон закрыл глаза и увидел…

Арман увидел свет. Никогда его глазам не доводилось ощущать такого ослепительного блеска. Он был такой сильный, такой всепроникающий, что проходил сквозь предметы так, как обыкновенный луч проходит сквозь стекло. Он оставлял на стенах тени от горевших свечей. То было не прежнее чудо, которое раздвигало перед бароном стены, расстояние, мрак, препятствия, мешавшие ему видеть Генриетту Буре в ее страшной темнице, то была прозрачность, которая позволяла видеть сами предметы как бы сверху, как бы через стекло, которое видишь, но которое одновременно позволяет видеть все, что за ним, то было невиданное, ослепительное зрелище, где все лучилось и было пронизано светом.

Луицци увидел пустую гостиную, расположенную рядом с его спальней, затем столовую со всей ее меблировкой, прихожую, где на банкетке дремал Пьер. Он взглянул над собой и увидел сквозь потолок апартаменты своей сестры, он узнавал каждую комнату и с восхищением и любопытством продолжал свое странное путешествие. Он пытался проверить, не ускользнула ли от него какая-то деталь обстановки, задерживал взгляд на мебели и видел за ее стенками самые мелкие предметы. Арман, так сказать, погружал свой взгляд то в одну, то в другую комнату, осматривал все детали отделки, так как в них не было ни единой души, и дивился странному представлению, которому не хватало только живых персонажей, как вдруг узнал комнату Жюльетты. Она была там, Анри вышагивал большими шагами взад и вперед. Жюльетта что-то живо объясняла ему.

Барон прислушался: он слышал так же, как и видел. Звук донесся до него ясно и четко, как если бы на его пути не было никаких препятствий, как если бы он летел по абсолютно пустому воздушному пространству, служащему ему проводником. И вот что он услышал:

– Напрасно ты, Анри, хочешь меня обмануть, я тебя знаю, ты влюбился в эту дуру Каролину.

То были слова Жюльетты.

– Какого черта ты так злишься? – пытался остановить ее Анри. – Я просто должен спать с моей женой.

– А я этого не хочу, не хочу! – яростно вскричала Жюльетта.

– Хорошо, давай уедем… Мне же лучше. У меня в кармане пятьсот тысяч франков моего шурина, воспользуемся моментом, пока он прикован к постели, через два дня мы будем за пределами Франции.

– Вчера это было возможно, но теперь, когда Барне в Париже, это уже опасно. При малейшем подозрении он побежит в полицию, выдаст нас, а телеграммы летят быстрее любых почтовых лошадей.

– Так эта старая змея знает все?

– Он не знает деталей, – ответила Жюльетта, – но старый пес не сомневается, что это я опрокинула лампу на платье Каролины, чтобы заставить ее надеть другое и отправиться на праздник в Отриве. Возможно, никто не рассказывал ему, как я убедила глупышку, что ты влюблен в нее, и как нежная переписка, которая так помогала нам писать друг другу, свела ее с ума.

– Так она меня любит? – Голос Анри преисполнился бычьей спесью.

– Можешь гордиться, – съязвила Жюльетта. – Только, мой дорогой, если бы я не продиктовала тебе первое письмо и если бы ты не уговорил написать остальные твоего старшего сержанта, красавца Фернана, который сочинял неплохие водевили, не думаю, чтобы она когда-нибудь потеряла голову из-за тебя.

– Эти письма, – презрительно заметил Анри, – не так уж хороши твои хваленые письма. Ты и вообразить не можешь, до чего мне противно было их читать, когда у шуанов барон передал мне всю пачку.

– Ты сам их написал.

– Я только переписывал, и Дьявол меня забери, если я хоть слово в них понимал. Но мне пришлось в них вчитаться, и теперь я могу изъясняться, как все: ты сердце жизни моей, душа моего сердца. Я теперь сверхзнаток платонических сантиментов.

– Да уж, мастер, ничего не скажешь, – подхватила Жюльетта, – именно поэтому Каролина была в таком виде, когда ты первый раз остался с ней наедине, если бы мы не пришли, не знаю…

– Говори, говори, ты сама была красная как рак, когда заявилась к нам с бароном.

– О, я – это другое дело.

– Да неужели? – грубо сказал Анри.

– Что ты хочешь, дорогой, – Жюльетта хранила невозмутимое спокойствие, – барон – красивый мужчина, у него двести тысяч ливров ренты, и поскольку ты уже женат…

– Смотри у меня, – погрозил ей кулаком Анри.

– А что ты сделаешь?

– Я вам руки пообрываю! Тебе и ему. – Лицо Анри исказилось от злости.

– Ба, ба, ба, да ты просто болтун, – сказала Жюльетта.

– Послушай, – вздохнул Анри, – давай не будем. Ты уже заставила меня понаделать много глупостей, а последняя самая большая из всех.

– И это вместо благодарности? – возмутилась Жюльетта. – Я дала тебе женщину стоимостью в пятьсот тысяч франков.

– Я прекрасно обошелся бы и без тебя.

– Правда? Ты женился бы на Каролине, если бы я вас не познакомила, она полюбила бы тебя за твои прекрасные глаза, если бы я не обратила на них ее внимания. И потом, не правда ли, за тобой бы признали двести тысяч франков приданого, если бы я не убедила ее братца включить этот пункт в брачный договор.

– О, я знаю, как ты ловка, когда берешься за дело… Но эта бедная женщина, честное слово, мне жаль ее!

– Мне тоже жаль барона, дорогой, он так хочет, так хочет…

– Ты опять!

– Клянусь, я была сама добродетель. Но не далее как вчера, в будуаре, мне захотелось поиграть с ним… ей-богу, на одно мгновение я совсем потеряла голову, и если бы он был более, более настойчив…

– Жюльетта, – глухо и разъяренно пробормотал Анри.

– Э-э! Иди, отправляйся к своей женушке и оставь меня в покое.

– Ты, черт возьми, права! – Анри направился к двери. – И пойду.

– Анри, – вскочила Жюльетта, – если ты уйдешь отсюда нынче ночью, между нами все кончено.

– Тогда, – обернулся Анри, – не приставай ко мне со своим бароном, давай поговорим серьезно. Вернемся к Барне: почему ты думаешь, что он что-то подозревает?

– Скажу начистоту. Он выдал Каролине шесть тысяч франков, которые я отдала матери и которые должны были послужить вашему побегу.

– Ну и что! Мы прикарманили эти шесть тысяч, и ты приехала в Париж, чтобы родить здесь ребенка, хвала Господу и тебе, что у нас появилась эта сумма.