Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот - Май Шёвалль

его обстановку, которая производила обманчивое впечатление идиллии. Будиль лежала на животике под елкой. Оса Турелль сидела на полу, подобрав ноги по-турецки, и играла с ребенком. Гун бродила по квартире с беззаботным видом, босиком, одетая в нечто среднее между пижамой и спортивным костюмом.

Он положил себе порцию сушеной трески, вымоченной в молоке. С удовольствием подумал о заслуженной им сытной, обильной еде, которой сейчас начнет наслаждаться. Заткнул салфетку за воротник и расправил ее на груди. Налил себе полный бокал. Поднял его. Посмотрел на прозрачную жидкость. И в этот момент зазвонил телефон.

Он на какое-то мгновение заколебался, потом одним глотком осушил бокал и пошел в спальню, чтобы взять трубку.

– Добрый день. Моя фамилия Фрейд.

– Очень приятно, – сказал Кольберг в блаженной уверенности, что он не числится в списке резервных сотрудников и даже новое массовое убийство не сможет вытащить его на снег.

Для таких дел выделяются соответствующие люди. Например, Гунвальд Ларссон, которого внесли в список тех, кого следует поднимать по тревоге, и Мартин Бек, которому приходится расплачиваться за то, что он входит в состав высшего руководства.

– Я работаю в психиатрическом отделении Лонгхольменской тюрьмы, – сказал голос в трубке. – У нас здесь есть больной, которому обязательно нужно поговорить с вами. Его фамилия Биргерссон. Он утверждает, что обещал и что это очень важно…

Кольберг нахмурился.

– А сам он не может подойти к телефону?

– К сожалению, нет. Это противоречит нашим правилам. В настоящий момент он проходит…

Лицо Кольберга грустно вытянулось. Даже в рождественский вечер он не имеет права…

– О’кей, я выезжаю, – сказал он и положил трубку.

Жена, услышавшая последнюю фразу, сделала большие глаза.

– Мне нужно съездить в Лонгхольменскую тюрьму, – с унылым видом произнес он. – Ума не приложу, где можно сейчас найти машину, которая повезла бы туда в такое время – на Рождество!

– Я отвезу тебя, – предложила Оса Турелль. – Я ничего не пила.

В дороге они не разговаривали. Надзиратель в караульной окинул Осу подозрительным взглядом.

– Это моя секретарша, – сказал Кольберг.

– Секретарша? Прошу прощения, фру, я еще раз взгляну на ваши документы.

Биргерссон не изменился. Разве что выглядел еще более робким и невзрачным, чем две недели назад.

– Ну так что же вы хотите мне сказать? – сухо спросил Кольберг.

– Может, это покажется глупым, – улыбнулся Биргерссон, – но именно сегодня, сейчас, вечером, я вспомнил кое-что. Вы тогда спрашивали меня об автомобилях, о моем «моррисе». И…

– Да, и что же?

– Ну так вот, как-то раз, когда криминальный ассистент Стенстрём и я сделали перерыв во время допроса и ели, я рассказал ему одну историю. Помню, мы ели тогда яичницу с грудинкой и свеклой. Это мое любимое блюдо, поэтому когда нам принесли рождественский ужин…

Кольберг с отвращением смотрел на Биргерссона.

– Одну историю? – повторил он.

– Вернее, случай из моей жизни. Он произошел еще тогда, когда мы жили на Рослагсгатан, я и моя…

– Да, понятно, – перебил его Кольберг. – Рассказывайте.

– Да, так вот, я и моя жена. У нас была только одна комната, и дома я всегда нервничал, не находил себе места и чувствовал себя затравленным. К тому же у меня была бессонница…

– Хм, – произнес Кольберг.

Ему было жарко, слегка кружилась голова. Кроме того, он испытывал жажду и сильный голод. Обстановка тоже действовала на него угнетающе, ему внезапно захотелось немедленно уехать домой. Биргерссон продолжал свой путаный, монотонный рассказ:

– Поэтому я выходил по вечерам – просто так, для того чтобы уйти из дому. Это было почти двадцать лет назад. Я часами ходил по улицам, иногда всю ночь. Никогда ни с кем не разговаривал, только бродил, чтобы обрести покой. Через некоторое время нервное напряжение спадало, обычно это происходило приблизительно через час. Однако, когда я так бродил, мне все же приходилось занимать свою голову какими-нибудь мыслями, чтобы те, другие дела не мучили меня. Те, домашние, с женой и все такое прочее. Поэтому я придумывал разные вещи. Чтобы обмануть самого себя, отвлечься от собственных мыслей и огорчений.

Кольберг взглянул на часы.

– Да, понятно, – нетерпеливо сказал он. – Ну так что же вы делали?

– Рассматривал автомобили.

– Автомобили?

– Да. Я переходил от одной стоянки к другой и рассматривал автомобили, которые там стояли. Внутрь автомобилей я особенно не заглядывал, но при этом изучил все существующие модели и марки. Спустя некоторое время я уже отлично разбирался в них. Это доставляло мне удовольствие. Я мог узнать любой автомобиль с расстояния тридцати – сорока метров, с любой стороны. Я мог делать это на спор, мог заключать пари на самую крупную ставку, даже в тысячу крон, и всегда выигрывал бы. Спереди, сзади или сбоку – это не имело значения.

– Ну а если сверху, тогда как? – спросила Оса Турелль.

Кольберг уставился на нее широко раскрытыми глазами. Биргерссон насупился.

– Нет, тут я не набил себе руку. Наверное, это получилось бы хуже.

Он задумался. Кольберг, уже смирившись, пожал плечами.

– Можно получить очень много удовольствия от такого простого занятия, – продолжил Биргерссон. – И эмоций. Иногда попадаются очень редкие автомобили, такие как «лагонда», «ЗИМ» или «ЭМВ». Это доставляет радость.

– И все это вы рассказывали криминальному ассистенту Стенстрёму?

– Да, кроме него, я никогда никому об этом не рассказывал.

– И что же он сказал?

– Что, по его мнению, это очень интересно.

– Понятно. И вы вызвали меня сюда, чтобы сказать мне об этом? В половине двенадцатого вечера? На Рождество?

Биргерссон, казалось, обиделся.

– Вы ведь сами сказали, чтобы я сообщил, если вспомню что-нибудь…

– Да, вы правы, – устало сказал Кольберг. – Спасибо вам.

Он встал.

– Но я ведь еще не рассказал о самом главном, – пробормотал Биргерссон. – О том, что очень заинтересовало криминального ассистента Стенстрёма. Это меня поразило, потому что вы говорили о «моррисе».

Кольберг снова сел.

– Ну, я вас слушаю.

– У меня в том моем хобби были определенные проблемы, если можно так выразиться. Очень трудно было отличить некоторые модели, особенно в темноте и с большого расстояния. Например, «Москвич» и «опель-кадет» или «ДКВ» и «ИФА». – После короткой паузы он добавил: – Очень трудно. Потому что различия были весьма незначительными.

– А какое это имеет отношение к Стенстрёму и к вашему «моррису»?

– К моему «моррису» – никакого. Но криминальный ассистент Стенстрём сильно заинтересовался, когда я сказал, что труднее всего различить спереди «моррис-майнор» и «Рено 4CV». А вот сбоку или сзади это можно сделать запросто. Однако спереди или чуточку сбоку – это действительно задача нелегкая. Хотя со временем я этому тоже научился и редко ошибался. Впрочем, ошибки тоже случались.

– Секундочку, –