Че Гевара. Важна только Революция - Джон Ли Андерсон

В своих воспоминаниях об этом эпизоде Родригес не упоминает о присутствии в комнате Селича, но, так же как и Селич, отмечает гордую несокрушимость духа, проявленную Че. Как только Родригес вошел, Че предупредил его, что не станет отвечать на вопросы, и уступил, только когда агент ЦРУ сказал, что хочет просто поговорить. По словам Родригеса, Че признал свое поражение, обвинив в нем «провинциализм» боливийских коммунистов, которые отказались ему помогать. Но всякий раз, когда Родригес пытался выведать у него информацию о конкретных акциях, Че молчал. Он также не стал «плохо говорить о Фиделе», к чему его пытался подтолкнуть Родригес.

В конце Че тоже задал Родригесу вопрос, поинтересовавшись его национальностью. Как заметил Гевара, Родригес не является боливийцем, и, судя по тому, что он хорошо знает Кубу, он либо кубинец, либо пуэрториканец, работающий на американскую разведку. Родригес подтвердил, что родился на Кубе и был участником подготовленной ЦРУ антикастровской «Бригады-2506». Единственной реакцией Че на это его признание было «ха!».

В 12.30 полковник Сентено Аная получил радиосообщение от высшего командования в Ла-Пасе и передал содержавшийся в нем приказ Селичу. Как пишет Селич, речь шла о «принятии мер по устранению сеньора Гевары». Он заметил Сентено, что ответственность за исполнение смертных приговоров лежит на майоре Айороа, поскольку именно он командует подразделением, захватившим в плен Гевару. По словам Селича, «Айороа и распорядился об исполнении данного приказа».

Сразу после этого Селич и Сентено Аная, оставив Айороа и Родригеса, сели на борт вертолета и полетели назад в Вальегранде с захваченными трофеями — документами и оружием. По прибытии (около 13.30) они получили сообщение из Ла-Игеры, что расстрел Че Гевары состоялся.

Селич в своем отчете пишет, что ни один из офицеров, присутствовавших в Ла-Игере, включая его самого и Феликса Родригеса, не был согласен с правильностью решения о расстреле Гевары. «Мы полагали, что будет лучше сохранить Че Гевару живым: было бы выгоднее предъявить его на суд мировой общественности — побежденным, раненым и больным, — чтобы затем получить [от Кубы] возмещение наших расходов на ведение борьбы с партизанами, а также компенсацию семьям солдат, убитых партизанским отрядом».

Феликс Родригес излагает события несколько иначе: утверждает, что именно он, а не Сентено Аная получил шифровку с приказом о казни Че и что он отвел Сентено Анаю в сторону, дабы попытаться отговорить его от исполнения приказа. Родригес заявил, что американское правительство хочет «при любых обстоятельствах сохранить лидера партизан в живых» и самолет США готов доставить Че в Панаму для проведения дознания. По словам Родригеса, Сентено Аная ответил, что не может не подчиниться приказу, поступившему к нему непосредственно от президента Баррьентоса и членов генштаба. Он сказал, что в 14.00 пришлет вертолет обратно, и попросил дать ему слово чести, что к этому моменту Че будет уже мертв и что Родригес сам доставит его труп в Вальегранде.

После отъезда Сентено и Селича Родригес все хорошенько обдумал. Утром, опознав Гевару, он отправил шифровку в ЦРУ с просьбой прислать дальнейшие инструкции, однако никакого ответа не получил, и теперь было уже слишком поздно. Он мог пойти против воли Сентено и похитить Че, но понимал, что, поступив так, быть может, совершит колоссальную историческую ошибку: Фидель в свое время прошел через тюремное заключение при режиме Батисты, но это его ни в коей мере не остановило. Он писал: «Решение было за мной. И я решил — оставить все в руках боливийцев». Пока Родригес размышлял, в здании школы раздался выстрел. Он бросился сначала в помещение к Че. Тот был жив. Тогда Родригес вошел в соседнее помещение и увидел там солдата с еще дымящимся ружьем, а рядом — Вилли, повалившегося на стол. Солдат сказал Родригесу, что Вилли «попытался бежать».

По словам Родригеса, он вышел на улицу и взял с собой Че, чтобы еще раз с ним поговорить и сделать фотографии. Эти снимки сохранились, многие годы пролежав в архиве ЦРУ в тайне от всех. На одном из них молодой, пухлощекий Родригес стоит, положив руку на плечо Че, который напоминает загнанного дикого зверя: он сурово склонил изнуренное лицо, длинные волосы всклокочены, руки связаны.

После фотосъемки они вернулись в школу и возобновили разговор, но он был прерван новым звуком выстрела. На сей раз расстрелян был Чино Чан, который был ранен при задержании, но доставлен в Ла-Игеру рано утром живым; также там теперь находились тела Анисето и кубинца Альберто Фернандеса («Пачо»), убитых в ущелье. Отчет Родригеса содержит ряд сведений, противоречащих словам боливийских офицеров, которые также присутствовали в Ла-Игере (хотя и в их рассказах имеются многочисленные нестыковки). Так, по словам Мигеля Айороа, Вилли и Хуан Пабло Чан находились вместе в соседнем помещении школы и были расстреляны одновременно. Это свидетельство подтверждает ту версию событий, которая многими считается наиболее достоверной и согласно которой фотосъемка Че была произведена до расстрела Вилли и только потом он, Вилли и Хуан Пабло Чан были расстреляны практически одновременно «добровольцами» из боливийской армии.

«Че замолчал, — рассказывает Родригес. — Он ничего не сказал по поводу стрельбы, но на лице его отразилась печаль, и он несколько раз медленно покачал головой. Вероятно, в этот момент Че Гевара осознал, что тоже обречен, хотя я ничего ему не говорил примерно до часа дня».

Согласно его хронологии событий, Родригес затем вышел на улицу, где занялся перебиранием документов, «оттягивая неизбежное». Тут к нему подошла школьная учительница и спросила, собирается ли он расстрелять Гевару. Такой вопрос очень удивил Родригеса, и женщина пояснила, что по радио передали, будто Че погиб от ран, полученных в бою. Хотя рассказ о тех событиях Хулии Кортес, которой тогда было двадцать два года, и опровергается присутствовавшими там офицерами, она уверяет, что ей было позволено посетить Че утром. Когда молодая учительница вошла в помещение, Че вперил в нее взгляд, который она не смогла выдержать и отвела глаза. Он кивнул на доску и указал на грамматическую ошибку в ее записи, а затем сказал, что убожество их школы не делает им чести и что на Кубе ее сочли бы за тюрьму.

Родригес понимал, что не может больше ждать, и вернулся в школу. Он вошел к Че и объявил, что лично ему «жаль» и что он сделал все, что было в его власти, однако пришел приказ от верховного боливийского командования. Он не закончил фразы, но Че и так все понял. По словам Родригеса, лицо Че моментально побелело, и он сказал: «Так будет лучше… Мне не следовало сдаваться живым».

Родригес поинтересовался, не надо ли передать что-либо его родным и друзьям, и Че попросил: «Скажи Фиделю, что скоро он увидит победу революции в Америке… И скажи моей жене, чтобы она повторно вышла замуж и постаралась быть счастливой».

В этот момент Родригес, по собственному признанию, подался вперед и обнял Че. «Для меня это был невероятно эмоциональный момент. Я перестал ненавидеть этого человека. Пробил его час, и он вел себя, как подобает мужчине. Че смотрел в глаза смерти с мужеством и достоинством».

Затем Родригес покинул комнату. К этому моменту майор Айороа успел найти добровольца, готового исполнить грязную работу, — им был сержант Марио Теран. Он уже ждал на улице. Родригес посмотрел на парня: лицо Терана чуть ли не светилось. Днем раньше он участвовал в перестрелке с группой Че и жаждал отомстить за смерть трех товарищей, погибших в бою.