Избранное - Феликс Яковлевич Розинер

он рявкнул: «Кто вы? Что вам здесь надо, сэр? Убирайтесь вон, иначе я спущу своего пса!»

Кажется, этот человек добился своего, и мы с тобой залаяли. Тебе это слишком дорого обошлось, сколько бы ты ни убеждал меня, что давно мечтал уйти от дел. Каждый из нас, если припомнить, мечтает об этом, я думаю, лет с пятидесяти. Но нам уже довольно далеко за шестьдесят, и, следовательно, уж если с этими мечтами мы провели по пятнадцать — семнадцать лет, то вполне возможно было оставаться с ними еще лет пять, а то и больше. Так или иначе, твоя отставка принята. Зная тебя, я мог предполагать, что если они и стали просить тебя остаться главой совета директоров нашей телекорпорации, ты все равно ответил бы отказом. Ты упрям, и в этом мы с тобой, как и во многом другом, похожи. Но эти негодяи и не предложили тебе ничего! Для них эта история — отличный хук под твои левые ребра. Ты, как я понимаю, в долгу не останешься, и когда начнется расследование, твоя отставка позволит тебе выступать с независимых позиций. Представляю, как тебе будет трудно. Но об этом позже.

Во всяком случае, Хьюго, мы спасали моего мальчика, да плюс еще одну человеческую жизнь, которая, как я теперь убежден, несмотря на все неприятности, связанные с Агеевым, тоже имеет немалую ценность. И как ни расценивать то, что было в начале всего, я еще и еще раз благодарю тебя.

Здесь я делаю паузу в своем письме, которое грозит затянуться. Мне не хочется, чтобы ты читал его, постоянно задавая себе вопрос, который, признайся, давно возник уже у тебя. Так вот, Хьюго, я остаюсь. Прости, но я остаюсь. И по той же причине: я упрям. Все хотят, чтобы я ушел, но я остаюсь. Представь себе, один из них, мой дальний родственник, — посмел упомянуть о чести рода. Уж не возомнил ли он, спросил я его, что мне следует покончить с собой — после того как Вилли благополучно спасся? Им, этим язычникам «общества», нужны жертвы, нужна красиво льющаяся кровь. Они слишком хорошо знают «Макбета», друг мой, да-да, «Макбета», а не «Гамлета», который необъясним.

Кто этот окровавленный солдат?

Мне кажется, мы от него узнаем

О ходе мятежа

Дорогой мой, этот окровавленный солдат — я. И теперь мне хочется восстановить все по порядку.

Я думаю, что поле, где Вилли встретил Агеева, было полем ведьм. Вилли направлялся к Беатрис на этом своем роллс-ройсе 1926 года, за который он отдал безумные деньги. Больше всего он гордится его мотором, — видишь ли, Хьюго, когда наши мальчики покупают подобную рухлядь, обычно ставят новый мотор, но Вилли с возмущением отказался от такого мезальянса благородной старины с вульгарным новшеством и отремонтировал оригинальный двигатель. Нельзя отрицать, что сын проявил себя в этом как истинный аристократ, не так ли?

Словом, он ехал со скоростью черепахи. Агеев догнал его на жеребце, взятом на конюшне Гилберта, которой пользуются студенты и преподаватели университета, записавшиеся в конный клуб. Вероятно, мистер Агеев — человек, безусловно, любознательный — обратил внимание на этого черного монстра, ползущего по дороге, и некоторое время дергал свою лошадь чуть сзади и сбоку. Потом он нагнал Вилли, они ехали рядом, а затем, после обмена любезными улыбками, затеяли что-то вроде гонок. Чей круп оказался более взмыленным, не имеет значения, закончились же гонки в тот момент, когда на повороте появилась встречная машина. Агеев, скакавший сбоку, попридержал коня и направил его левее, рассчитывая оказаться у Вилли в кильватере, но тот несколько затормозил, а жеребец, возможно, вдохнул порцию выхлопного дыма, в котором у машины Вилли никогда не было недостатка, и копыто неожиданно сбившегося с хода и взыгравшего жеребца ударило по заднему крылу музейного экспоната. Агеев, страшно огорченный, поспешил принести свои извинения, немедленно предложил оплатить расходы на исправление вмятины и лакировку, Вилли же это приключение только позабавило. Когда Агеев представился, Вилли сказал, что знает о нем от Беатрис и ее друзей-студентов, и объяснил Агееву, что ремонт не будет стоить ничего, — папа этого шалопая отдает распоряжение привезти машину в заводской ангар, и на следующий день она возвращается Вилли в полном порядке.

Так состоялось это знакомство. Я уверен, что оно неизбежно должно было произойти, ведь Агеев уже достаточное время был близок к той компании, с которой связан Вилли. А неугомонные ведьмы — они вездесущи. Я думаю, они начали кружить вокруг обоих еще до их встречи и продолжили этот свой отвратительный танец и тогда, когда самолет летал над Виндзором на высоте в триста метров. Ты их не видел, Хьюго? Я рассмотрел их хорошо. Представь себе, работающий самолетный двигатель ничуть не заглушал их хора: «Зло есть добро, добро есть зло». Но разве не о том же толковал с моим сыном Агеев?

Вилли записался к Гилберту, и бедняга роллс-ройс получил отставку (в этой игре с выбыванием он был первым, ты, Хьюго, вторым, и, как ты понимаешь, игра далеко не закончена). Всего интереснее то, что мой чрезмерно влюбчивый Вилли, кажется, впервые стал проводить часы за часами не с девушкой, а в обществе мужчины, причем намного более старшего по возрасту. Хотя я и не уверен, что здесь обошлось без влюбленности. Наши газетные твари уже пытались вытягивать из Вилли признания о его связи с Агеевым. Эта тема сегодня слишком обыденна и, в то же время, слишком злободневна, чтобы они не постарались вмешать ее во всю эту историю. Кажется уже, что двум респектабельным мужчинам, беседующим за бутылкой джина, должно становиться неловко лишь от того, что в доме, кроме них двоих, нет больше ни души. Но мне, конечно же, нет нужды объяснять тебе, что именно имело место в данном случае: влюбленность младшего в умницу старшего, ученика в учителя и, должен добавить, слабохарактерного — в личность сильную. Я, как видишь, не жалую Вилли. Надеюсь только, что после всего происшедшего его мускулатура несколько окрепнет. И так как я затронул скользкую тему, могу сказать, что если Вилли с Агеевым и оставались наедине, то для того только, чтоб разработать этот свой план — роковой для тебя, для меня, для всех нас. Большую же часть времени они проводили вместе со всей этой компанией, в которой крутилась Беатрис. Хиппи, панки, пацифисты, экологисты, — их слишком много, от них бывает слишком шумно, чтобы я мог заставить себя присматриваться к ним с