Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит

Ежась под пристальными взглядами постояльцев, расположившихся в вестибюле, он стыдился своей мятой и испачкавшейся за время путешествия формы.

Ответить ему Шон не успел. Открылась дверь с табличкой «Посторонним вход запрещен», и из нее вышла очень красивая и очень разгневанная женщина; глаза ее сверкали так же ослепительно, как и голубые сапфиры на ее шее.

– Меня зовут миссис Раутенбах, я хозяйка гостиницы. Вы, кажется, хотели меня видеть?

Шон улыбнулся, и ее гнев медленно стал угасать: она не сразу, но все-таки узнала его под этой застиранной, мешковатой военной формой, да еще без бороды.

– Ты еще любишь меня, а, Кэнди?

– Шон? – Она все еще не верила своим глазам.

– А кто же еще!

– Шон!

Она чуть не бегом бросилась к нему.

Через полчаса генерал Кейтнесс был изгнан, и Шон с Саулом со всеми удобствами расположились в «Покоях Виктории».

Приняв ванну, Шон с одним только полотенцем на чреслах раскинулся в кресле, и парикмахер соскребал с его щек трехдневную щетину.

– Еще шампанского? – спросила Кэнди; она уже минут десять не сводила с него глаз.

– Спасибо.

Кэнди наполнила бокал, поставила его Шону под правую руку и коснулась крепкого бицепса.

– Такой же твердый, – промурлыкала Кэнди. – Ты все не стареешь.

Она провела пальцами по его груди:

– Совсем чуть-чуть седых волосков, но это тебе к лицу.

И обратилась к брадобрею:

– Вы что, еще не закончили?

– Одну секундочку, мадам.

Он снова прошелся ножницами вдоль линии виска Шона, сделал шаг назад, внимательно осмотрел свой шедевр и, со смиренной гордостью вручив Шону зеркало, стал ждать его приговора.

– Превосходно. Благодарю вас, – сказал Шон.

– Теперь можете идти, – распорядилась Кэнди. – Навестите джентльмена, который остановился рядом.

Кэнди едва дождалась, когда он наконец уйдет. Как только дверь за спиной цирюльника закрылась, она повернула в замочной скважине ключ. Шон встал, и они через всю комнату посмотрели друг другу в глаза.

– Боже, какой же ты большой, – хриплым голосом проговорила она, беззастенчиво не скрывая своего алчного желания.

– Боже, какая же ты красивая, – откликнулся Шон.

Они медленно приближались друг к другу и наконец сошлись на середине комнаты.

Уже потом, когда они, умиротворенные, тихо лежали рядышком, а в комнате постепенно темнело – на город опускался вечер, – Кэнди провела губами по его плечу и, как кошка, облизывающая своих котят, стала осторожно водить языком вдоль длинных красных царапин у него на шее.

Скоро совсем стемнело. Кэнди зажгла газовый светильник под абажуром и послала за шампанским и печеньем. Они сидели на смятой постели и разговаривали.

Сначала оба немного стеснялись друг друга из-за того, чем только что занимались, но скоро это прошло, и они засиделись далеко за полночь.

Редко случается, чтобы в женщине мужчина нашел сразу и друга и любовницу, но в случае с Кэнди дело обстояло именно так. И он открывал перед ней душу, выкладывал все, что так долго хранилось глухо закупоренным и жгло его изнутри.

Он рассказал ей про Майкла и про странные узы, связавшие их.

Рассказал и о Дирке и намекнул на свои опасения насчет этого мальчика.

Говорил о войне и о том, чем займется, когда она кончится.

Рассказал про ферму Лайон-Коп и про акации.

Только про одно не мог он ей рассказать. О Руфи и о человеке, который являлся ее мужем.

Через несколько дней Шон с Саулом явились в штаб регионального командования и доложили о своем прибытии, но им не предоставили места в казарме и не обозначили круга служебных обязанностей. Они прибыли к месту службы, встали в строй, но теперь, казалось, никто больше не интересовался ими. Оба получили приказ ежедневно являться с рапортом, а все остальное время оказались предоставлены сами себе. Друзья остались в «Кэндис-отеле» и проводили дни за бильярдным или карточным столом, а по вечерам ели, пили и разговаривали.

Прошла неделя такой жизни, и Шон заскучал. Он чувствовал себя как племенной жеребец. Даже постоянная диета из манны небесной может со временем начать приедаться, и поэтому, когда Кэнди попросила его сопровождать ее на прием и званый обед к лорду Китченеру по случаю повышения по службе и назначения Верховным главнокомандующим армией Южной Африки, Шон с удовольствием согласился.

– Ты мне напоминаешь какого-то бога, – сообщила ему Кэнди, когда через потайную дверь, соединяющую ее апартаменты с «Покоями Виктории», он зашел к ней.

Когда Кэнди в первый раз показала ему эту небольшую незаметную панель и продемонстрировала, как она отодвигается в сторону от одного прикосновения, Шон едва преодолел искушение спросить, сколько других мужчин пользовались этой дверью. Бессмысленно обижаться на то, что через эту дверь проходило безымянное множество других, кто научил Кэнди всем этим маленьким трюкам, которыми сейчас она радует его.

– Да и ты выглядишь совсем неплохо, – отозвался он.

Она нарядилась в синее шелковое платье, под цвет ее глаз, а на шее сверкали бриллианты.

– Галантен, нечего сказать.

Она подошла к нему и погладила шелковые лацканы новенького смокинга:

– Я хочу, чтобы ты надел свои награды.

– У меня нет наград.

– О Шон! Как это нет? У тебя должны быть награды! У тебя же столько дырок на теле, почему нет наград?

– Ну извини, Кэнди, – усмехнулся Шон.

Временами она совсем не напоминала блестящую и утонченную светскую львицу. Хотя она была на год старше его, время совсем не сказалось на ее нежной коже и пышных волосах, в отличие от столь многих женщин ее возраста. Фигура оставалась такой же стройной, черты лица нисколько не огрубели.

– Ладно, плевать, ты и без медалей будешь там сегодня самым красивым мужчиной.

– А ты – самой красивой девочкой.

Карета катила по Коммишнер-стрит к отелю «Гранд-Националь». Шон сидел, откинувшись на мягкую кожаную обивку. Сигара горела ровно, на кончике ее уже образовался твердый серый пепел длиной в дюйм; в груди под накрахмаленной манишкой горела порция бренди, которую он принял перед выходом; над ним витал тонкий запах лавровишневой воды, и на колене его уютно покоилась рука Кэнди.

Все это вызывало в нем настроение глубочайшего удовлетворения. Слушая болтовню Кэнди, он с удовольствием смеялся, дым сигары легко сочился у него между губами, и вкус его доставлял ему почти детское наслаждение.

Вот, мягко качнувшись на превосходных рессорах, карета остановилась у входа в отель. Он вышел и, встав у заднего колеса, подал Кэнди руку и помог ей сойти, не зацепившись за ступеньки экипажа подолом длинного вечернего платья.