Пляжная музыка - Пэт Конрой

И все же из-за таких потерь живой силы в результате взрыва самолета и реакции пожарного расчета Корпуса морской пехоты, так же как и уотерфордской пожарной команды, были безвозвратно утрачены основные вещественные доказательства: на месте взрыва толклось множество пожарных, но ни один из них не заподозрил преступления. Тела Бонни Пруитт и капрала Эглсби были обнаружены лишь на следующий день, когда на место взрыва прилетели военные эксперты. Когда те же самые эксперты явились в дом полковника Пруитта, убитая горем и осознанием собственной вины Эллен Пруитт показала им три предсмертные записки, которые Бонни написала родителям и в которых сообщала, что наложит на себя руки, если те разлучат ее с Уиллетом Эглсби. Капрал Эглсби был сыном инженера из Западной Виргинии, который занимался строительством автострад и хорошо разбирался во взрывчатых веществах. После тщательного расследования военные эксперты пришли к выводу, что юные любовники совершили коллективное самоубийство и что капрал изготовил более чем эффективную бомбу, чтобы осуществить данную ими друг другу мрачную клятву. В отчете, составленном сухим бюрократическим языком, было указано, что, когда взорвалась бомба, топливные баки DC-3 были полными. В отчете также указывалось, что в момент взрыва парочка занималась любовью, а это весьма странно, если учесть явное отчаяние влюбленных.

Повествование продолжила Селестина Эллиот, которая элегантно скользнула в кресло свидетеля и начала говорить, обращаясь к Джордану, ко мне и к Ледар. Она сказала, что, узнав о катастрофе, генерал Эллиот тут же сел на самолет и полетел на аэродром. Она же вернулась на машине прямо на остров Поллок. Ко времени, когда муж после долгих часов разбирательств и общения с новостными агентствами прибыл домой, Селестина уже успела уничтожить все следы присутствия Джордана. Она стерла его имя, которое тот написал помадой на бритвенном приборе отца. Сверяясь с письмом, найденным ею в шкатулке для драгоценностей, Селестина шла по следам сына, начиная от помещения для прислуги и кончая мастерской генерала. Она прочла письмо с признанием сына о намерении взорвать самолет; в письме этом Джордан объяснял свой поступок желанием доказать отцу, что унаследовал от него истинный боевой дух — боевой дух, позволяющий постичь природу военной стратегии, смелой и наступательной, с фактором внезапности. Джордан хотел, чтобы взорванный самолет стал концом карьеры отца как офицера Корпуса морской пехоты. Он хотел опозорить отца и запятнать его имя. Этот акт был ответом на то унижение, которому отец подверг его на ступенях здания суда. На плевок отца он мог ответить только огнем и собственной кровью.

В том письме, которое ей было почти невыносимо читать, продолжила Селестина, с трудом сдерживая слезы, Джордан описал, как забронировал лодку от имени сына другого морпеха и как украл упаковку бритвенных лезвий «Жилетт». Он сообщил, что ночью выведет лодку в открытое море. Он вскроет себе вены, перережет горло и, ослабев, перевалится через борт лодки, предварительно привязав к поясу якорь. Последние предложения были неразборчивы, сказала Селестина, что нехарактерно для Джордана.

Она сожгла последнее письмо сына, так как не была уверена, что супруг сможет все это пережить. Сожгла, а пепел смыла водой из-под крана на кухне. Приготовила себе коктейль и стала ждать возвращения мужа. Когда генерал прибыл домой, его встретила уже совсем другая жена, сломленная и покорная женщина, совсем не та, которую он оставил на поле для гольфа в Хайлендсе в горах Северной Каролины.

Селестина потихоньку погружалась в сумеречное пространство, в котором она либо ходила точно во сне, либо пила. Муж считал, что это реакция на смерть Джордана. Все началось после того, как в Атлантике обнаружили его дрейфующую лодку со следами крови его группы на подушках и на деревянной обшивке. Рыбак, обнаруживший лодку, сказал, что она выглядела так, точно там быка зарезали.

Эллиоты посоветовались с капелланом и решили провести не слишком пышную поминальную службу, только для своих. После службы генерал Эллиот набросился прямо возле церкви на Шайлу, Майка и меня. «Я хочу, чтоб вы знали, что друзья моего сына несут полную ответственность за его смерть», — заявил генерал. Селестина тогда постаралась увести его от греха подальше. «Забавно. Никто из нас на него не орал и уж тем более не бил, — вспыхнула от злости Шайла. — Мы просто любили Джордана. Мы на него не плевали и не засовывали в сумасшедший дом». «У меня никогда не было друга лучше, — сказал я, оттащив Шайлу в сторону. — Мы его обожали». «Мы знаем это, Джек», — произнесла Селестина, и только тут мы вдруг поняли, что она пьяна.

Она не просыхала три года, и тосковала по сыну, и ненавидела мужа, и презирала себя за то, что все еще любила его. Живя бок о бок с мужем, Селестина не чувствовала абсолютно ничего. Бурбон был сумеречным, отвлекающим средством, и она пила, пока генерал не вынужден был выйти в отставку, поскольку жена ставила его в неловкое положение. В день отставки мужа, через три года после поминальной службы, она отключилась, стоя на трибуне, и очнулась в центре детоксикации во Флориде. Таким образом, генерал Элиот уже дважды получил жестокий урок, узнав, что враг внутри городских стен в десять раз опаснее армий, ведущих наступление на поле боя. Многие в Корпусе морской пехоты думали, что президент вот-вот назначит генерала командующим, но неприятности в семье продемонстрировали его неспособность поддерживать дисциплину и порядок на домашнем фронте.

Майк Хесс поднялся со стула рядом с моим отцом и сказал:

— Так для чего же мы сегодня собрались? Все это случилось более пятнадцати лет назад. Ужасно, конечно, что погибли молодая девушка и морской пехотинец. Никто этого не отрицает. Но нам важно идти дальше. Я прав или не прав? Все мы здесь пострадали, потому что война затронула нас так, как мы и не подозревали. После антивоенных манифестаций Шайла стала совсем другой. Мы потеряли Джордана. До недавнего времени большинство из нас считали, что он умер. Мы стали свидетелями того, как представители нашего поколения ополчались друг против друга, ненавидели друг друга, не разговаривали друг с другом — и ради чего? Может, сегодня пора поговорить о прощении?

— Нет, о справедливости, — отрезал генерал, вскочив с места.

— Справедливость для кого, генерал? — задал вопрос настоятель аббатства Мепкин. Он встал во весь рост, и тень капюшона падала ему на лицо. — Справедливость для вас или для Бога? Вы ищете справедливости в военном суде или вам нужна высшая справедливость?

— Мне нужно и то и другое, святой отец, — ответил генерал. — И я уверен, что вы и весь ваш орден мешаете восстановлению справедливости в том или ином виде.

— Мы знаем, что ваш сын — хороший священник и слуга Господа, — спокойно сказал отец Джуд.

— Он взорвал двух невинных людей! — не выдержал генерал. — Это все, что Господь должен знать о моем сыне.

Судья Макколл стукнул молотком и взглянул на часы.

— Не забудьте, для чего мы сюда пришли. Давайте ближе к делу.

— Как ты выбрался из страны, сын? — спросил генерал. — Ведь твою лодку нашли в море.

— На доске для серфинга, — ответил Джордан. — Я два дня добирался до берега. Неделю пробыл на острове Орион в рыбацком домике Макколлов. Рыбачил и ловил по ночам крабов. Отдохнув и восстановив силы, взял плоскодонку Джека и глубокой ночью отправился к нему домой.