Тито и товарищи - Йоже Пирьевец

В тот самый момент, когда казалось, что между Москвой и Белградом больше нет открытых вопросов – хотя экономическое сотрудничество не было таким, как ожидалось, произошел непредвиденный инцидент, связанный с эмиграцией бывших приверженцев Информбюро. Во время пятилетнего давления Сталина на Югославию эта эмиграция организовала активную антититовскую пропаганду посредством печати и радиопередач, которые передавались из соседних социалистических государств и Советского Союза[2442]. Кроме этого, были сформированы диверсантские группы, которые провоцировали приграничные инциденты и пытались подорвать производство и дестабилизировать общественную жизнь в Югославии. На Урале появился даже югославский авиаполк, который в начале 1950-х гг. переместили в Москву, чтобы он был под рукой в случае нападения на Югославию.

В трагические годы спора со Сталиным эмигранты (тогда их было около 3,5 тыс.) представляли собой «здоровые силы», «настоящих марксистов-ленинцев», которые стали бы «ядром новой КПЮ». Их делегаты выступали на всех трибунах партийных конгрессов социалистических стран и, когда Сталин умер, на его гроб положили венок с надписью: «Самому большому другу и защитнику народов Югославии». После 1954 г., когда произошло сближение Тито и Хрущева, в Москве только формально распустили их организации, хотя прекратили радиовещание и печать газет. Вопрос не был решен и в 1956 г., когда после визита Тито в Советский Союз Хрущев потребовал от маршала, чтобы он встретился с эмигрантами в Киеве. Поводом для встречи была конвенция между обоими правительствами, которая бы подготовила амнистию приверженцам Информбюро и помогла тем, кто захотел бы вернуться на родину.

Вопреки тому, что Тито принял это предложение и попытался убрать проблему с повестки дня, эмигрантские группы и дальше подстрекали против его режима. Приблизительно 1300 членов Информбюро использовали амнистию, которая была провозглашена, и покинули советский «лагерь». Большая же часть эмигрантов (почти все, кто жил за пределами Москвы) благодаря службе безопасности так и не ознакомились с конвенцией. Следствием этого было то, что большинство из них приняло советское гражданство. Это было в духе Москвы, ведь в ее распоряжении находились люди, которыми она легко манипулировала по своей воле [2443]. Из-за этого их деятельность не была полностью прекращена: сторонники Информбюро и дальше состояли в своих клубах и оживлялись, когда отношения между Белградом и Москвой становились напряженными. На ХХ Съезд КПСС они отправили письмо, которое не было прочитано, поскольку на нем Хрущев расправился со Сталиным, сделав секретный доклад. Однако когда в конце 1950-х гг. вспыхнул конфликт между КПСС и СКЮ из-за «ревизионистской программы» Карделя, инфорбюровцы снова проснулись. На ХХI внеочередной съезд КПСС в 1959 г. они направили антититовское послание, которое было включено в рабочие материалы[2444]. Одновременно они выпустили ряд публикаций, направленных против югославских еретиков. В последние годы они раскололись на две группы: «экстремистов», которую возглавил Миле Перович, и «умеренных» с Влaдо Дапчевичем во главе. Последний представлял больший интерес, в отличие от фанатика Перовича тем, что имел за спиной авантюрную историю. Он был сводным братом знаменитого партизанского генерала Пеко Дапчевича и после войны – близким соратником генерала Арсе Йовановича. В августе 1948 г. вместе с ним он пытался сбежать в Румынию, но его поймали и посадили в тюрьму. В 1955 г. его помиловали и интернировали в родную деревню близ Цетинье, откуда ему три года спустя, после VII Съезда СКЮ, удалось бежать в Албанию вместе с группой действующих офицеров. Оттуда он перебрался в Советский Союз, а в 1967 г. с разрешения московских властей отправился в Брюссель, чтобы в среде соотечественников вести антититовскую пропаганду [2445].

После падения Хрущева Брежнев на переговорах с Тито признал, что в Москве возможны нелегальные связи между противниками югославского режима и некоторыми югославскими эмигрантами, но категорически опроверг утверждение, что их поддерживали советские власти. «Для нас подобные методы не существуют, только наши противники могут так говорить»[2446]. На самом деле еще в 1971 г. эмигранты в Москве «поздравили» Тито с днем рождения двумя передачами, в которых раскритиковали его в пух и прах. Дошло даже до оживленной полемики между Политикой, которая сообщила о событии, и газетой Известия, а также до официального протеста белградского Секретариата иностранных дел. В сентябре того же года в Караджорджеве состоялась беседа о деятельности членов Информбюро между Тито и Брежневым, при этом последний еще раз уверил, что советское правительство не поддерживает враждебной деятельности против Югославии[2447]. Как стало известно спустя некоторое время, московское правительство формально разогнало информбюровцев, но на самом деле сказало: «Хотите работать, работайте за границей»[2448].

6 апреля 1974 г., когда Тито во всеуслышание заявил, что Советский Союз никак не угрожает Югославии, и выразил протест против Запада, который «хотел нас им напугать», в черногорском городе Бар тайно собрался учредительный съезд новой коммунистической партии Югославии. Среди организаторов встречи, которая состоялась одновременно с подготовкой к Х Съезду СКЮ, был также Душан Бркич, бывший заключенный Голи-Отока, и, похоже, пережитый опыт его ничему не научил[2449]. Также под его влиянием участники на упомянутом совещании приняли программу и статут, которые были диаметрально противоположными тем, который титовский режим осуществлял с 1948 г. и далее. Они распустили Союз коммунистов Югославии, провозгласили образование «новой КПЮ», которая в соответствии со сталинской системой и брежневской доктриной ограниченного суверенитета тяготела бы к включению Югославии в Советский Союз. Тито, как генерального секретаря партии, отправили в отставку и на его место назначили старого сторонника Информбюро Миле Перовича [2450].