Грот танцующих оленей - Клиффорд Саймак

— Послушайте, Латимер, руководители корпораций — отнюдь не безмозглые чудовища. Они сознают, что здесь открываются возможности для изучения поистине уникального мира, продолжающего меловой период, который ранее считался одной из самых загадочных вех в истории планеты. Они видят в таком изучении свой вклад в копилку знаний человечества. Моя книга, когда она будет опубликована, покажет, каким был этот мир, пока не подвергся воздействию человека.

— Когда же она будет опубликована?

— Когда можно будет объявить без опаски, что открыты альтернативные миры, готовые к колонизации. Я-то сам, конечно, книги не увижу, но тем не менее горжусь ею. Здесь я нашел подтверждение принципам, вызвавшим недовольство прежних моих коллег. Они назвали эти принципы ненаучными, а на деле это их взгляды не имеют ничего общего с наукой. Книга отомстит за меня.

— Неужели это для вас важно? Даже после вашей смерти?

— Разумеется, важно. Даже после смерти. — Саттон посмотрел на часы. — Наверное, уже пора. Мне только что пришло в голову — вы что-нибудь сегодня ели?

— Нет, — ответил Латимер. — Я совершенно забыл о еде. Но я голоден.

— В баре уже подают закуски. Это поможет продержаться до обеда.

— Еще один вопрос, прежде чем отправиться в бар. Вы упомянули, что рептилии обнаружили способность к эволюционному развитию. В каком направлении? Что в них могло измениться?

— Представьте себе, многое. Изменилось строение тел. Произошли какие-то экологические изменения, а быть может, и поведенческие, хотя ручаться за это нельзя. Откуда мне знать, как они вели себя прежде! Некоторые из крупных хищников, вероятно, не изменились вообще. А может, в каких-то случаях поднабрались ловкости. Добыча-то стала пугливее и резвее, вот и хищникам приходилось становиться проворнее, если им не нравилось голодать. Но самая удивительная из перемен — разум. Появился один вид, насколько могу судить, совершенно новый вид, проявляющий все признаки ясно выраженного интеллекта. Но если это интеллект, он развивается в странном направлении. Трудно сделать какое-то определенное заключение. Стоит напомнить, что из всех тупиц, когда-либо бродивших по Земле, динозавры не знали себе равных. Разума в них не было ни на грош.

— Вы сказали, развитие интеллекта приняло странное направление?

— Постараюсь объяснить. Я вел наблюдения за этими умниками по многу часов подряд. Я почти убежден, что они пасут стада травоядных — я имею в виду травоядных рептилий. Они не носятся вокруг стад, как сторожевые собаки вокруг овец, и тем не менее я уверен: свой скот они контролируют. Какая-то группа обязательно наблюдает за стадом, и, пока идет наблюдение, стадо не разбредается, а держится кучно, как овцы под присмотром собак. Когда настает момент перейти на новое пастбище, стадо движется организованно. А время от времени отдельные особи отделяются от стада и трусят в определенное место, где их поджидают другие представители моих так называемых разумных динозавров и без сопротивления забивают. Жертвы идут на бойню безропотно. Не могу избавиться от впечатления, что эти травоядные — мясные стада, домашний скот динозавров разумных. И еще одно. При нападении хищников эти разумные их попросту изгоняют. Не охотятся на них, никак их не отпугивают, просто выходят на видное место и спокойно себе садятся. И как только хищники это видят, их охватывает вроде бы беспричинное беспокойство, и какое-то время спустя они уходят прочь.

— Гипноз? Какое-то умственное воздействие?

— Все возможно.

— Но это не обязательно интеллект. Это может быть всего лишь благоприобретенный жизненный навык.

— Мне так почему-то не кажется. Они не только стерегут стада и отгоняют хищников — они частенько сидят группами сами по себе. Точно как беседующие люди. Именно такое у меня создалось впечатление — что они сидят и беседуют. Никаких стадных привычек, общих для всех приматов, никаких шумных игрищ, никакой возни, ничего похожего. И по-видимому, почти никаких физических контактов — ни шлепков, ни ласк, ни прямых прикосновений. Словно они ни в чем таком не нуждаются. Однако они танцуют. Какие-то ритуальные танцы, хоть и без музыки. У них нет инструментов, чтобы извлекать музыку. И вообще никакой материальной культуры. У них нет рук, чтобы изготовить какие бы то ни было предметы культуры. А может, им и не нужны ни станки, ни оружие, ни музыкальные инструменты. И в то же время очевидно, что у них есть святилища. Места, куда они отправляются поодиночке или малыми группами размышлять, а возможно, молиться. Мне известно одно такое место, но могут быть и другие. Ни идолов, ни предметов поклонения. Просто уединенное место, хотя в нем, по всем признакам, есть что-то особенное. Они посещают его год за годом. Пробили к нему тропу и утоптали ее за столетия. Не видно ни молитвенных бдений, ни каких-либо обязательных ритуалов. Приходят и сидят. В самое разное время. В этом мире воскресные службы не установлены. По-моему, они ходят в святилище тогда, и только тогда, когда у них возникает в том нужда.

— От такого дрожь берет, — сказал Латимер.

— Да, не спорю, — согласился Саттон. И опять посмотрел на часы. — Что-то мне остро хочется выпить. А вам?

— Да, — ответил Латимер. — Рюмка мне, чувствую, не повредит.

«Теперь, — сказал он себе, — я знаю гораздо больше, чем раньше. Я знаю, как заменяют прислугу в доме на берегу и откуда поступают припасы. Совершенно очевидно, что всем и всеми распоряжаются и управляют из этого центра. Из первичного мира периодически поступают товары и персонал, а все остальное решается здесь».

Что приводило в недоумение, так это позиция Саттона. Тот, по всей видимости, был доволен своим положением и нисколько не возмущен ссылкой в этот мир. Они вовсе не безмозглые чудовища, заявил Саттон, намекая, что руководители проекта — рассудительные люди, озабоченные интересами общества. Он пребывал в убеждении, что задуманная им книга будет опубликована и реабилитирует его посмертно. А еще, напомнил себе Латимер, у Инид пропали стихи, а у Дороти — роман. Может статься, стихи и роман оценены кем-то как шедевры, которые нельзя утратить, и уже опубликованы в первичном мире, допустим, под псевдонимом?

А что случилось с теми, кто вел исследования, приведшие к открытию альтернативных миров, кто придумал, как достичь их и заселить? Уж кого-кого, а этих отселили из первичного мира в самую первую очередь — они-то действительно ставили секретность проекта под угрозу. Вероятно, ныне они в отставке, живут помещиками на каком-нибудь из открытых ими миров.

Вслед за Саттоном Латимер обогнул одну из рощиц, щедро рассыпанных по парку, и тогда услышал отдаленный гомон: где-то счастливо резвились, играли дети.

— Вот и уроки кончились, — заметил Саттон. — В ближайший час ребятишки здесь — полные хозяева.

— С вашего разрешения, — произнес Латимер, — еще один вопрос. Во всех этих альтернативных мирах, про которые вы рассказывали, есть там свои собственные туземцы? Обнаружены там представители рас, отличных от нашей?

— Насколько мне известно, — ответил Саттон, — человек появился лишь однажды, в первичном мире. Но я, наверное, не в состоянии полностью ввести вас в курс дела. Допускаю, что я и сам многого не знаю. Слишком занят по прямой своей специальности, и пытаться что-то выяснить за ее пределами не остается времени. То, чем я поделился, — отрывочные сведения, почерпнутые из случайных разговоров. Я даже не знаю, сколько всего альтернативных миров, не знаю, на многих ли мирах учреждены станции. Правда, знаю, что в мире бескрылых гагарок есть и другие станции, помимо дома на берегу.