По ступеням «Божьего трона» - Григорий Грум-Гржимайло

Ущельем Боростая мы прошли километров шестнадцать и остановились на ночлег несколько выше устья речки Нилхи[340] (иначе Чакыр-су), на площадке, мысом упиравшейся в реку и обросшей по краям тополем и караганой. Подножного корма тут не было, и наши лошади получили лишь усиленную дачу гороха, который мы захватили с собой в качестве фуража.

Спали, не раздеваясь, имея изголовьем седельные подушки, и проснулись задолго до рассвета. Солнце застало нас уже в урочище Ачал, откуда колесная Пиличинская дорога сворачивала на запад, наша же, на перевал Цитерты, шла прямо на север.

Абсолютная высота этого урочища 5460 футов (1664 м)[341]. Метров же на 150 выше начался сплошной снег, из-под которого тропинка обнажалась только местами. Хорошо еще, что перед нами здесь кто-то проехал; иначе нелегко было бы нам взобраться на перевал по падям, все неровности коих были скрыты под рыхлой пеленой свежего снега.

Под самым перевалом его было с метр; он плохо слежался, и мы только с большим трудом его одолели; но, наконец, добрались и до каменистого спуска, оставшегося нам столь памятным по прошлому году. Скоро затем мы миновали урочище Уч-табан и, перевалив через горный отрог, вышли в долину Чон-кола. Здесь мы обогнали стадо баранов – арьергард перебравшегося на зимнюю квартиру кызаевского аула.

В долине Чон-кола было уже мало снега, а ниже устья р. Джаргалы, откуда река эта получает монгольское название Боро-бор-гасу, он даже перестал вовсе встречаться. Но зато появилась грязь – ярко-красная, ослизлая глина, которая донельзя затрудняла бег лошадей.

Когда мы поравнялись с устьем речки Талды, солнце закатилось за горы, и в ущелье вдруг стало сыро, холодно и неприветливо. Пришлось пустить в дело нагайки и рысью пройти последний участок пути, который показался нам бесконечным. Но когда он был пройден, с каким наслаждением окинули мы взором раскинувшуюся перед нами долину, которая сказала нам, что путешествие наше окончилось… Да, оно должно было окончиться завтра, со вступлением в город Кульджу!

Мы ночевали в выселке Ураз-бай, где нас встретили, как старых знакомых. По случаю нашего возвращения приютившие нас таранчи хотели было созвать музыкантов, но мы после скверно проведенной ночи и пятнадцатичасового пребывания в седле валились с ног от усталости и после чая тотчас же улеглись спать.

Сон был, однако, беспокоен, а желание скорее добраться до Кульджи, где мы рассчитывали найти письма с родины и деньги из Географического общества, подняло нас задолго до рассвета. И вот мы снова в седле и рысью бежим по знакомой дороге. Мы считаем часы, минуты… пока вдали не показались наконец городские сады…

В Кульджу мы прибыли после полудня 8 ноября 1890 г.

На этом дне обрывается мой дневник. Прежде, однако, чем окончательно проститься с читателем, мне остается сделать обзор климатических данных южной Джунгарии и Илийской долины, относящихся к переходному времени между осенью и зимой.

* * *

Сосланный китайский чиновник, оставивший нам свои любопытные заметки об южной Джунгарии, говорит следующее о климате этой последней. Дожди выпадают в Урумчи очень редко, не более одного, двух раз за лето; случается, что и вовсе их не бывает; зато снега обильны до такой степени, что из-за них иногда прекращается сообщение между отдельными пунктами. Вследствие господствующих здесь зимой сильных холодов, от которых почва глубоко промерзает, озимые не высеиваются и Джунгария производит одни лишь яровые хлеба[342].

В общем краткая характеристика эта подтверждается и нашими метеорологическими здесь записями: почти постоянно ясное небо летом сменилось облачным и пасмурным поздней осенью и зимой, нестерпимый летний зной – морозом, доходившим уже в конце октября до 20°. Припомним кстати, что Пржевальскому в декабре 1877 г. пришлось испытать здесь в течение пяти суток кряду мороз, переходивший за 40° Цельсия[343] и что нам доставлены были в Хами туши горных баранов с отмороженными ушами!

Переходя от этих общих замечаний к частностям метеорологического дневника, приходится отметить следующее.

Все наши наблюдения с 22 октября по 8 ноября, если исключить момент перехода через хребет Боро-хоро, могут быть приурочены к средней абсолютной высоте 1665 футов (508 м). Они обнимают период в 18 дней, из числа коих ясных в течение всего дня насчитывалось в южной Джунгарии – 3, в Илийской долине – 1, облачных – 3, пасмурных – 5, переменных – 6; из числа последних на долю частью ясных, частью пасмурных диен приходилось 4. Таким образом, общее число дней, когда небо было более или менее затянуто дождевыми (nimbus) или слоистыми (strato-cumulus) облаками, равняется 9, или 50 процентам общего числа дней наблюдения.

Снег выпадал дважды, притом оба раза шел по нескольку часов кряду, сопутствуемый западным ветром.

Ветреных дней было 6; по румбам ветры распределялись следующим образом; с запада – 3, с востока – 3, с юго-востока – 1. Западный ветер приносил тучи, восточный – ясную погоду.

Дней, когда термометр в течение суток не опускался ниже нуля, было всего лишь два; оба приходились на ноябрь, когда мы спустились в Илимскую долину; дней же, когда максимум температуры стоял выше нуля, оказалось 9. Максимум температуры (13°) выпал на 3 часа пополудни 8 ноября (в Кульдже), минимум (−20°) на 7 часов утра 28 октября (в Манасе). Суточная амплитуда колебалась в пределах между 4° (1 ноября, Кур-кара-усу) и 14,5° (4 ноября. Гурту – Ту-ду).

Из дневника путешествия в Китай 1889—90 гг.

Николай Михайлович Пржевальский был первый из европейцев, обогативший науку открытием нового животного, родственного нашей лошади и относящегося к роду Equus, которое и названо его именем. Описание этого животного, сделанное по единственному экземпляру шкуры с черепом, подаренных ему Зайсанским уездным начальником г. Тихоновым, помещено в его сочинении «Третье путешествие в Центральную Азию».