Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины - Оноре де Бальзак

— Вы должны отсчитать нам восемь тысяч сто франков золотом, сударыня, — сказала Нанета.

— Да, госпожа Корнулье, когда угодно вам будет прийти за ними.

— Господин кюре, — произнесла Евгения с благородным хладнокровием, внушенным ей мыслью, которую она готовилась выразить, — было ли бы грехом сохранить девственность в браке?

— Это случай совести, разрешение которого мне неизвестно. Если вам угодно знать, что думает об этом в своем своде De matrimonio[33] знаменитый Санхец, я смогу вам сообщить это завтра.

Священник удалился.

Евгения пошла в кабинет своего отца и не выходила оттуда целый день, не слушая Нанеты, упрашивавшей ее сойти вниз обедать. Она явилась вечером, когда стали собираться ее гости. Никогда темненькая зала в доме Гранде не была так полна, как теперь. Новость о приезде Шарля и о его глупом отказе распространилась по всему городу. Но любопытство гостей не было удовлетворено. На лице Евгении не заметно было ни малейшего следа слез и горести. Кто подходил к ней с постным лицом, желая подделаться под настоящую минуту, того встречала Евгения весело, с улыбкой. Чувство не светилось сквозь ледяную кору приличий и холодной вежливости. В девять часов обыкновенно кончались партии; все встали из-за ломберных столиков, спорили, шумели, расплачивались, и когда вся толпа стала откланиваться, тогда-то долгая драма кончилась неожиданной катастрофой, которая зашумела здесь, в Сомюре, и кругом, в четырех префектурах.

— Господин де Бонфон, останьтесь, — сказала Евгения президенту, который брался за трость свою.

Не было никого во всем обществе, кто бы хладнокровно услышал эти слова; президент же побледнел и принужден был опуститься на стул в сильном волнении.

— Миллионы президенту, — сказала девица де Грибокур.

— Ясно, господин де Бонфон женится на девице Гранде, — заметила г-жа д’Орсонваль.

— Сударыня, — сказал кроткий аббат, — это самый лучший выход в нашей сегодняшней партии.

— И большой шлем к тому же, — заметил старый нотариус.

И всякий прибавил что-нибудь острое и поучительное, всякий отдал должную дань двадцати миллионам девицы Гранде.

Наконец пятый акт драмы кончился. Сказать президенту «останьтесь» в глазах целого Сомюра не значило ли обнаружить свое решительное намерение? В маленьких провинциальных городках приличия соблюдаются так строго, что подобный поступок Евгении не мог быть истолкован в другую сторону.

— Господин президент, — сказала дрожащим голосом Евгения, когда оба остались одни, — я знаю, что вам во мне нравится… Поклянитесь оставить меня свободной на всю жизнь, не напоминать мне ни одного из супружеских прав, и вот вам рука моя. О, — сказала она, видя, что президент становится на колени, — я еще не все сказала: я не должна обмануть вас. Мое сердце принадлежать вам не может; оно подарит вам только одну дружбу, одну бескорыстную дружбу. Мое богатство и рука моя — ваши, но вы мне должны оказать сначала большую услугу.

— Я готов, приказывайте, сударыня.

— Вот полтора миллиона, — сказала она, вынимая билеты из кармана. — Поезжайте в Париж, не завтра, не в эту ночь, но сию минуту. Отыщите де Грассена, узнайте от него число и имена кредиторов моего дяди, соберите их и заплатите весь долг с процентами, по пяти на сто, считая со дня совершения займа, и получите квитанции. Вы знаете эти дела, и я могу на вас положиться; вы благородный человек, и я поверю слову вашему, принимая ваше имя. Мы можем иметь друг к другу доверие; мы так давно знаем друг друга, что теперь почти родные.

Президент, дрожа от радости, упал к ногам Евгении.

— Я буду вашим рабом! — вскричал он.

— Когда вы получите квитанции, сударь, — сказала она, наградив его довольно холодным взглядом, — то отнесите их в отель д’Обрион господину Шарлю Гранде и вручите ему это письмо. Когда вы исполните все, я сдержу свое слово.

Президент понял очень хорошо, что оскорбленная любовь могла внушить Евгении желание выйти замуж. Он не шел, а летел; он трепетал, чтобы как-нибудь не отдумали, чтобы как-нибудь любовники не помирились.

Когда президент вышел, Евгения упала на стул и зарыдала. Все совершилось.

Президент сел в дилижанс и прибыл в Париж на другой день вечером. На следующее утро он явился к де Грассену. Банкир созвал кредиторов к нотариусу, которому вверены были все бумаги по этому делу.

Все явились, и тогда президент де Бонфон от имени фамилии Гранде заплатил капитал и проценты. Кредиторы остолбенели от изумления.

Когда президент получил квитанции и выдал де Грассену пятьдесят тысяч франков в награду за труды от имени Евгении, то отправился в отель д’Обрион. Он нашел Шарля в самом затруднительном положении. Старый маркиз объявил ему начисто, что дочь его никогда не будет за сыном банкрота и что нужно заплатить прежде всем кредиторам Гильома Гранде.

Президент отдал ему сначала письмо Евгении следующего содержания:

«Любезный братец!

Г-н президент де Бонфон вручит вам квитанции об уплате всех долгов моего дядюшки. Я слышала, что хотели его объявить банкротом, и подумала, что сыну банкрота как-то неловко жениться на девице д’Обрион. Да, братец, вы были правы, говоря, что я не люблю света и светской жизни; вы правы были тоже, когда говорили, что не ожидаете никаких выгод от союза со мной. Итак, будьте счастливы под гнетом цепей, добровольно вами на себя налагаемых. Чтобы совершенно упрочить ваше счастье, я возвращаю вам честь вашего дома. Прощайте, будьте уверены, что вы всегда найдете друга в вашей Евгении».

Президент улыбнулся, когда Шарль вскрикнул от удивления, получая квитанции.

— Итак, нам остается только объявить о наших женитьбах, — сказал президент.

— А, вы женитесь на Евгении? О, я весьма рад: это добрая девушка. Но, — почти вскрикнул Шарль, — она, стало быть, богата?

— У нее было, — отвечал насмешливо президент, — три дня назад около девятнадцати миллионов; теперь у нее семнадцать.

Шарль остолбенел, потерялся, оглупел от удивления:

— Семнадцать… миллионов!

— Да, сударь, семнадцать миллионов; соединив имения наши, мы будем получать вместе семьсот пятьдесят тысяч ливров дохода.

— Послушайте, любезнейший братец, — сказал Шарль, немного оправившись, — мы еще сможем подталкивать друг друга.

— Пожалуй, — сказал президент. — Да, я и позабыл было, — прибавил он, — вот маленькая шкатулка, которую я должен вручить только вам, — прибавил он, ставя на стол ларец.

— Надеюсь, друг мой, — сказала маркиза д’Обрион, вошедшая в эту минуту в комнату Шарля, — вы не обратите внимания на бедняжку-маркиза, которому что-то понапела сегодня герцогиня Шолье. Я даю вам слово, что вы будете д’Обрион.

— Буду, сударыня, — отвечал Шарль. — Три миллиона долга моего отца заплачены вчера.

— Чистыми деньгами? — закричала маркиза.

— Даже с процентами.

— Какая глупость!.. Кто это? — сказала она на ухо своему зятю, заметив Крюшо.

— Мой