Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

Не лучшим образом обстояли дела и у других руководителей страны, которые пребывали в не менее преклонном возрасте, чем генсек: самому старому члену Политбюро Арвиду Пельше шел 83-й год, Михаилу Суслову – 79-й, Николаю Тихонову 1 мая исполнилось 76 лет, Андрею Кириленко шел 75-й год, Дмитрию Устинову – 73-й, Андрею Громыко – 72-й. Возраст еще четверых членов Политбюро приближался к семидесяти (им было от 65 до 69 лет). И только двум представителям высшего партийного ареопага не было еще шестидесяти: Григорию Романову исполнилось 58 лет, Михаилу Горбачеву – 50. Это был своеобразный рекорд: ни одно государство в мире не имело такого количества престарелых руководителей.

Естественно, люди это видели и реагировали соответственным образом: про членов Политбюро в народе ходили десятки анекдотов и саркастических частушек. Все это дискредитировало власть, а самих ее проводников делало посмешищем в глазах окружающих. И это при том, что население не видело своих руководителей вблизи, не знало, как они себя ведут в обычной жизни. Но все обо всем догадывались. Позднее многолетний телохранитель Брежнева Владимир Медведев публично поведает о том, как выглядели руководители страны вблизи:

«С министром иностранных дел Громыко разного рода ЧП случались неоднократно. В конце семидесятых годов Брежневу вручали очередную Золотую Звезду Героя. Все соратники и единоверцы стояли на почтительном расстоянии, выходили по очереди к микрофону и дружно аплодировали каждому восхвалению своего вождя. Неожиданно Громыко стало плохо, он начал заваливаться. С одной стороны к нему прижался стоявший рядом Андропов, с другой притиснулся еще кто-то, и так, сжатого с двух сторон, Андрея Андреевича в полуобморочном состоянии вынесли из зала…

В другом случае еще один из лидеров страны в перерыве всесоюзного совещания зашел в туалет, сел на унитаз и… заснул там. Охрана сорвала дверь, разбудила! Я не могу назвать его фамилию – стыдно. За страну стыдно, за великую державу.

Андрей Павлович Кириленко являлся фактически третьим лицом в партии, а значит, и в государстве. У него началась атрофия головного мозга, но он продолжал работать… Мне приходилось быть свидетелем его телефонных разговоров с Брежневым. Кириленко звонит:

– Леонид, здравствуй!

– Здравствуй.

– Это я, Андрей.

– Слушаю, слушаю тебя, Андрей.

– Ты знаешь… – вдруг замолкал. Наступала длительная пауза. Леонид Ильич сидит, улыбается, ждет. – Леонид, извини, вылетело из головы…

– Ну ничего. Вспомнишь – позвони.

Брежнев с улыбкой передавал мне:

– Ну вот, хотел что-то сказать и забыл…»

Стареющие руководители просто физически не могли уже нести на своих плечах бремя огромной страны, однако продолжали руками и зубами держаться за свои руководящие кресла. В их среде сложилось мнение, что если кто-нибудь из них уйдет на заслуженный покой, то это внесет дисбаланс в общество и сыграет на руку их врагам. Они даже не задумывались, что их упорное нежелание уступить свои места более молодым и энергичным лидерам наносит стране еще больший вред. И каждый день такого промедления только усугублял ситуацию: народ стремительно терял остатки доверия к власти, общество разлагалось, проблем во всех областях жизни становилось все больше и больше.

Однако внешне все продолжали строить хорошую мину при плохой игре: власть трубила о своем единстве с народом, а народ рапортовал о своей поддержке власти. На самом деле между властью и народом образовалась настоящая пропасть, которая с каждым днем увеличивалась все сильнее и сильнее. Срочные меры надо было принимать еще пять лет назад, на XXV съезде КПСС, но этого сделано не было. В итоге к следующему съезду КПСС, который состоялся в феврале 1981 года, советское руководство пришло практически в том же составе, но состав этот был уже катастрофически стар. А старым людям перемены ни к чему. И в то время, как в начале 80-х мир подошел к очередному переделу сфер влияния, советское руководство уже было не в состоянии отвечать на эти вызовы времени.

Дин все это, конечно, видел и испытывал те же чувства, что и большинство людей: ему было грустно. В такие минуты он все чаще мысленно возвращался к событиям недавнего прошлого – к 60-м годам, когда мир, как казалось многим, стоял на пороге серьезных перемен к лучшему. Это были романтические годы, когда революционные идеи владели миллионами умов, а ветер свободы витал над половиной мира. Именно на волне этих идей Дин и пришел сначала к пацифизму, а потом и к марксизму. В те годы он был уверен, что под ударами прогрессивных режимов, к которым он в первую очередь относил страны социализма, капиталистический мир если и не рухнет, то вынужден будет существенно измениться в лучшую сторону. И наступившая в начале 70-х годов разрядка ясно на это указывала. Но действительность оказалась совсем не такой, какой представлялась Дину, да и миллионам других людей. На рубеже 70-х маятник начал разворачиваться в обратную сторону, и все, что с таким трудом было завоевано в годы разрядки, грозило быть похороненным. Обе системы опять вернулись к своим первоначальным позициям.

Будучи человеком неглупым, Дин не собирался винить в происшедшем лишь одну сторону – противоположную. Он понимал, что достаточно ошибок надела и та сторона, на которую он поставил в этой игре. И, часто размышляя над природой этих ошибок, Дин приходил к мнению, что они были обусловлены несколькими факторами. Во-первых, тем, что социализм был еще слишком молод (в 1977 году он отметил свое 70-летие, что равнялось средней продолжительности жизни одного человека), во-вторых – внешними факторами, выразившимися в кознях многочисленных врагов, которые буквально не давали социализму ни дня передышки, и, в-третьих, – непростительными ошибками, которые совершали и продолжают совершать сами лидеры социализма.

Взять, к примеру, то же упорное нежелание уступать свои места молодым, чуть ли не патологическая боязнь какого-либо обновления. Ведь сложившаяся в советском руководстве ситуация служила дурным примером и для других руководителей Восточного блока. Так, лидеру СЕПГ Эриху Хонеккеру через год исполнялось 70 лет, председателю Совета Министров ГДР Вилли Штоффу шел 67-й год, президенту Народной палаты ГДР Хорсту Зиндерманну – 66-й. И хотя самый старый член восточногерманского Политбюро – 74-летний Альберт Норден – в прошлом году был отправлен на пенсию, общей ситуации это не меняло: руководство СЕПГ, хоть и было моложе советского, однако ненамного. Та же картина была и в других соцстранах: руководителю Болгарии Тодору Живкову было 70 лет, венгерскому лидеру Яношу Кадару было на год меньше, чехословаку Густаву Гусаку – 68 лет, монголу Цеденбалу – 65. Самым молодым был румынский лидер Чаушеску, которому шел 63-й год.

Между тем дело было не только в возрасте, но и во времени, которое человек занимал высшие в стране посты. Если в тех же США президенты менялись каждые четыре года и почти такие же сроки фигурировали и в большинстве западноевропейских стран, то в Восточном блоке все было совершенно иначе – там можно было сохранять высшие посты чуть ли не пожизненно. Так, Брежнев руководил страной вот уже 17 лет, Чаушеску – 16, Гусак – 12, Хонеккер – 10. Но дольше всех у руля стояли Живков – 27 лет, Кадар – 24, Цеденбал – 23 года (среди западных политиков единственный пример такого рода – президент Финляндии Урхо Кекконен, который занимал этот пост 25 лет).