Хрущев - Уильям Таубман

В начале сентября Хрущев побывал на военной базе в подмосковной Кубинке, на демонстрации новых танков, артиллерии и вертолетов. Маршалы гордо доложили ему о проделанной работе и планах на будущее, но Хрущев в ответ устроил им жесточайший разнос. «Мы что, собрались кого-то завоевывать?» — гневно поинтересовался он у министра обороны Малиновского. И сам ответил на свой вопрос: «Нет. Так зачем же нам все это вооружение?» В наше время война может быть только ядерной, однако ядерная война невозможна: значит, нужно обходиться минимумом вооружений, тем более что расходы на оборону истощают госбюджет. «Иначе, — заключил он, — из-за вас мы все без штанов останемся».

Эта шутка, сопровождаемая дружеским тычком Малиновскому под ребра, должна была разрядить напряжение. Однако, по словам Сергея Хрущева, «шутка не удалась. Малиновский выдавил кислую улыбку. Все промолчали»165.

Проведя десять дней на космодроме в Тюратаме, Хрущев вернулся в Москву, принял президента Индонезии Сукарно и снова укатил — на этот раз на юг. Несколько дней он осматривал Крым: первый секретарь ЦК компарии Украины Петр Шелест заметил, что его высокий гость выглядит подавленным и обеспокоенным. Хрущев неприязненно отзывался о Суслове («человек в футляре») и презрительно (в числе других «краснобаев и кривляк») — о Микояне166. В Крыму Хрущев собирался провести отпуск, однако там было пасмурно и дождливо, и он перебрался в Пицунду. Отпуск Хрущева официально начался 3 октября. До его отставки оставалось десять дней.

В течение двух дней советские средства массовой информации молчали об отставке Хрущева. Слухи, разумеется, начали распространяться почти сразу, и на следующий же день имя Хрущева было изъято из новостей; однако только 16 октября в «Правде» появилось официальное сообщение, а 17-го — редакционная статья под названием «Незыблемая ленинская генеральная линия КПСС». Имя Хрущева в ней не упоминалось, но немало говорилось о «субъективизме в коммунистическом строительстве», «прожектерстве, скороспелых выводах и поспешных, оторванных от реальности решениях и действиях… нежелании считаться с тем, что уже выработали наука и практический опыт»1.

Утром пятнадцатого числа охрана, прослужившая Хрущеву много лет, была заменена. Все правительственные телефоны отключили — остались лишь местная линия и связь с флигелем охраны. На рассвете огромный черный ЗИЛ, предназначенный для трех первых лиц — главы партии, председателя Совета министров и председателя Верховного Совета — был заменен «чайкой»; в тот же день отобрали и «чайку» и заменили ее обыкновенной черной «волгой», низведя таким образом Хрущева на уровень среднего функционера, одного из тех, кто роптал на него за отмену партийных льгот.

Хрущев привык вставать рано, чтобы к девяти утра уже быть у себя в кремлевском кабинете. 15 октября он как обычно рано спустился в столовую. Накануне кремлевский врач Владимир Беззубик посоветовал принять снотворное — но и таблетки не помогли ему заснуть. «Лицо его за ночь осунулось и как-то посерело, — вспоминает Сергей Хрущев, — движения замедлились».

За завтраком Хрущев почти не прикоснулся к еде. Потом вышел во двор, медленно обошел вокруг дома. У ворот встретил его новый начальник охраны Сергей Мельников, спросил, не хочет ли Хрущев отправиться на дачу.

— Скучная вам досталась должность, — заметил бывший советский лидер. — Я теперь бездельник, сам не знаю, чем себя занять. Вы со мной с тоски зачахнете. А впрочем, чего тут сидеть. Поехали.

На даче, куда Хрущев приехал с сыном и Мельниковым, их также встретила новая охрана. В нерешительности постояв у дверей, Хрущев двинулся вниз по склону холма, мимо рощи, через неширокую речку, к ближайшему колхозному полю. Тем летом на поле росла кукуруза — председатель колхоза старался произвести впечатление на высокопоставленного соседа. Теперь кукурузу уже убрали, лишь кое-где из сырой комковатой земли торчали голые стебли. Трое мужчин шли вдоль поля по узенькой тропке. Хрущев заговорил о сельском хозяйстве: постепенно увлекся, начал приводить статистику, горячо защищать свои излюбленные методы. Мельников вежливо поддерживал беседу. Вдруг Хрущев умолк на полуслове.

— Никому я теперь не нужен, — изменившимся голосом сказал он. — Что я буду делать без работы, как жить — не представляю2.

Нина Петровна Хрущева отдыхала вместе с Викторией Петровной Брежневой в Карловых Варах, в Чехословакии. Почти сразу после отставки Хрущев забеспокоился о том, как сообщить эту новость жене. Пытались позвонить — и тут выяснилось, что никто в семье не умеет звонить по обычному международному телефону. Наконец охранник набрал нужный номер, и Никита Сергеевич попросил жену срочно вернуться домой, не объяснив причин. О его отставке она узнала по телефону от советского посла в Чехословакии Михаила Зимянина: по недоразумению приняв ее за жену Брежнева, он принялся расписывать ей во всех подробностях смещение Хрущева, не забыв упомянуть, как сам «врезал ему» на пленуме, откуда только что вернулся, и закончил поздравлениями в адрес «дорогого Леонида Ильича». Потрясенная Нина Петровна молчала: поняв наконец свою ошибку, Зимянин смутился и повесил трубку.

Хрущев беспокоился о том, кто встретит Нину Петровну в аэропорту: это вызвался сделать Мельников. Вечером пятнадцатого, прижимая к груди цветы, которые вручили ей в Праге перед отъездом, она прибыла в особняк на Ленинских горах — и сразу занялась домашними делами, спокойная и собранная, как и в тридцатые, когда каждый стук в дверь мог означать для нее конец, и в пятидесятые, когда ей приходилось играть роль первой леди. По словам Сергея Хрущева, мать «следила, чтобы все были накормлены, чтобы отец надел свою неизменную белую чистую рубашку, а вещи не расползались с привычных мест… Казалось… просто Центральный Комитет принял очередное решение, на сей раз об отставке ее мужа, и она, как всегда, приняла его к исполнению. Мама привыкла беспрекословно подчиняться этим решениям, всегда регламентировавшим нашу жизнь»3.

Возможно, после отставки Хрущева Нина Петровна испытала бы облегчение, если бы не страдания мужа. После его смерти она вспоминала о «переживаниях» и «долгих ночных монологах», адресованных Брежневу. «Вот так, за спокойной приветливостью, она лучше нас умела скрыть свои переживания»4.

Следующие несколько месяцев, почти до самого лета, свергнутый правитель пребывал в глубокой депрессии. Чего только не делали родные в надежде его подбодрить! Но все было напрасно. В былые времена Хрущев каждый день внимательно прочитывал газеты; теперь — в лучшем случае рассеянно проглядывал. Прежде из-за множества дел он не успевал читать книги; теперь «механически пролистывал страницы, откладывал книгу и снова отправлялся в свои бесконечные прогулки»5. Стараясь развлечь отца, дети привозили и показывали ему новые фильмы. «Но и это не помогало», — рассказывает Сергей. Даже «Председатель», фильм, живописующий энергичного председателя колхоза, немало напоминающего самого Хрущева, не вывел его из уныния. «Хороший фильм», — только и сказал Хрущев6.

Не спасали и гости — тем более что их было немного. У бывших коллег и подчиненных не было ни причин, ни желания встречаться с опальным правителем. Другие старые друзья боялись нежелательных последствий — охрана вела учет посетителей. Должно быть, Хрущева неотвязно мучил вопрос: а были ли у него настоящие друзья? Последние товарищи, с которыми он общался на равных, остались в Донбассе двадцатых годов.