Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров

28 августа в Совете министров была составлена мемория, в соответствии с которой состав правительства должен был быть изменен согласно программным целям, стоявшим перед правительством. По сведениям П.Н. Милюкова, как раз тогда И.Л. Горемыкин ездил в Ставку с предложением об отставке Щербатова, Кривошеина, Харитонова, Игнатьева и назначении министром внутренних дел С.Е. Крыжановского. 16 сентября кабинет в полном составе собрался в Ставке. Председательствовал Николай II. Он говорил глухим голосом, с явным оттенком неудовольствия: «22-го [августа] мы расстались в Зимнем дворце. Накануне вечером я совершенно точно выразил мою волю об отъезде для принятия верховного командования и после этого получил письмо, подписанное многими из вас с просьбой о том, чтобы я не ехал. Высказываю неодобрение за письмо, удивившее и огорчившее меня. Не сбылось мнение, в нем выраженное: вся истинная Россия со мной, а что говорят в Петрограде и в Москве — мне все равно… Я имею полное доверие к председателю Совета министров и надеюсь, что он долго останется председателем и что все будут следовать его руководству…» Поддержанный царем Горемыкин предоставил прочим министрам высказаться. Среди них был А.В. Кривошеий, который доказывал пользу сотрудничества с Думой. Примерно о том же говорили П.А. Харитонов, Н.Б. Щербатов, С.Д. Сазонов. А.Д. Самарин призывал прислушаться к мнению общественных организаций. Все высказывания министров, порой весьма эмоциональные, сопровождались язвительными комментариями Горемыкина. Заседание закончил сам император. «Я вас выслушал, и когда приеду в Царское Село, то там, — делая жест, как бы разрубая что-то, — решу». В конце сентября 1915 г. последовали решения: были уволены А.Д. Самарин и Н.Б. Щербатов, а в октябре — и сам А.В. Кривошеин.

Бывший в тот момент помощником управляющего делами Совета министров А.Н. Яхонтов вспоминал: «Совет в августе 1915 г. умно, не без ловкости и с глубоким сознанием сущности переживаемых событий справлялся с безмерно трудной задачей лавирования на трясине, по которой бушевали опасность гибели в окончательном военном поражении и в революционной бездне». Решая эту проблему, правительство оказывалось в еще более конфликтных отношениях с Государственной думой, быстро утрачивало остатки авторитета в общественных кругах, демонстрируя крайнюю неэффективность в вопросах управления.

При этом, несмотря на столь решительные кадровые изменения, Совет министров так и не стал объединенным правительством. А.Н. Наумов, вспоминая о его заседаниях, писал: «Произвол отдельных министров, общая несогласованность, злоупотребление волей и именем государя, явный раскол среди самой коллегии, отсутствие сильного объединяющего лица… “Машина неслаженная”, — так отмечено в дневнике мое первое впечатление о Совете министров». Среди министров «не было общности взглядов; их не связывало единство заранее выработанной программы действий, и, наконец, их не объединяло авторитетное руководство сильного духом творческим государственным умом председателя, а ход коллегиального управления во многих случаях зависел от воздействия на государя того или другого отдельного министра». Дискуссия в Совете министров часто принимала чрезвычайно острые формы. На одном из заседаний А.В. Кривошеин, рассуждавший о даровании автономии Царству Польскому, был даже готов вызвать на дуэль Н.А. Маклакова, неверно интерпретировавшего его слова. Министр внутренних дел А.Н. Хвостов всячески содействовал отставке И.Л. Горемыкина, пытался, хотя и безуспешно, добиться отставки министра финансов П.Л. Барка. Напряженные отношения сложились у него и с главой путейского ведомства А.Ф. Треповым. И.К. Григорович, А.А. Поливанов, С.Д. Сазонов обычно не считались с позицией большинства кабинета.

Помимо этого, многие назначения того времени на высшие бюрократические посты оказывались неожиданными и для общественности, и для чиновничества. Ломались давно сложившиеся представления о карьере государственного служащего. С момента создания «объединенного правительства» и до начала войны было сделано 49 министерских назначений. В 47 случаях должности получили лица, занимавшиеся непосредственно до того бюрократической работой. После начала войны соотношение меняется. В 5 случаях из 27 были назначены лица, не занимавшие непосредственно до того бюрократических должностей.

Естественно, обращал на себя внимание и тот факт, что министры менялись с калейдоскопической скоростью. Частую смену руководителей ведомств, характерную для России того времени, В.М. Пуришкевич образно назвал «министерской чехардой». За это время сменилось четыре председателя Совета министров, шесть министров внутренних дел, четыре военных министра, четыре министра земледелия, четыре обер-прокурора Св. Синода, три министра иностранных дел, три министра путей сообщения, три государственных контролера, три министра юстиции, два министра торговли и промышленности. Характерно, что средний срок исполнения обязанностей министров, назначенных до войны, — 3,2 года. Руководители ведомств, утвержденные в должности после начала войны, в среднем находились в своем кресле 7–8 месяцев.

Однако для оценки кадровой политики куда важнее качество назначений. Оно явно свидетельствовало о деградации высшего правительственного аппарата. Весьма показательно, что, по словам начальника петроградского охранного отделения К.И. Глобачева, министры внутренних дел, с которыми он работал, революционным движением в России не слишком интересовались, к своим обязанностям относились весьма легкомысленно. Начальника же Охранного отделения руководитель ведомства периодически отказывался принимать. С февраля по июнь 1915 г. Глобачев докладывал Н.А. Маклакову лишь два раза. Н.Б. Щербатов, по оценке подчиненных, был чрезвычайно мало компетентен в вопросах внутренней политики. В.Б. Лопухин вспоминал, что кн. Щербатов был «прекрасный человек, но, поскольку долгие годы он сосредоточивался и весьма успешно исключительно на лошадях, представлявшийся менее всего подготовленным к роли человеческого администратора».

Даже слух о назначении Б.В. Штюрмера вызвал ужас среди министров. Они «были так ошеломлены, подобной, показавшейся… совершенно несуразной новостью, что отмахнулись от нее, как от какого-то страшного кошмара, и разошлись по домам, будучи уверены в полнейшей вздорности распущенного досужими озорниками “дикого” слуха». Самому Штюрмеру его работа в должности министра внутренних дел показалась чрезвычайно утомительной: «С утра до вечера, во всякое время дня и ночи — справки, телеграммы, телефоны, распоряжения!» По мнению Климовича, Штюрмер практически не уделял внимания Департаменту полиции. Доклады ее директора продолжались не более 10–15 минут.

Душевное здоровье министра внутренних дел А.Д. Протопопова у многих вызывало сомнения. По сведениям Н.В. Савича, он резко изменился после курса лечения у П.А. Бадмаева. «Он не только страшно исхудал, подался физически, но и умственно был неузнаваем. Исчезла ясность мысли, последовательность рассуждения». Его раздражал любой шум. По этой причине он не мог жить у себя, на Таврической улице, и предпочитал ночевать в Думе. Товарищ министра кн. В.М. Волконский как-то заметил ему, что деятельность министра может стать причиной гибели России. «Пусть гибнет, и я торжественно погибну под ее развалинами», — провозгласил Протопопов. Поведение руководителя важнейшего ведомства империи давало серьезные основания морскому министру Григоровичу считать Протопопова «ненормальным». По словам самого А.Д. Протопопова, и Б.В. Штюрмер, и А.Ф. Трепов говорили императору о «сумасшествии» министра внутренних дел. Его поведение, действительно, порой наводило на подобные мысли. По сведениям М. Палеолога, Протопопов и министр юстиции Н.А. Добровольский в январе 1917 г. регулярно посещали спиритические сеансы, на которых вызывался дух Г.Е. Распутина.