Я вам не Сталин… Я хуже! Часть первая: Перезагрузка системы. - Сергей Николаевич Зеленин

class="p">Как-то мне приснились жирные опарыши в синих штанах – которых я травил дихлофосом, а они ползали и с умными видом бухтели что-то про рубежи, дислокацию, диспозицию и оккупацию…

Проснувшись я сказал себе:

- Сон в руку!

И решил было разобраться с этой проблемой «а-ля XIX партсъезд»: под каким-нибудь предлогом собрать до кучи всех генералов и командиров званием выше капитана на какую-нибудь конференцию и, оптом травануть всех их фосгеном… Или ипритом… Иль ещё какой гадостью «массового поражения» из арсеналов химических войск РККА.

Там этого «добра» хватает!

Не только своим генералам хватит, но ещё и чужим останется – если напросятся.

 

Уже было потянулся за телефонной трубкой, чтоб позвонить товарища чекистам и озадачить тех «химическим» решением «генеральной» проблемы, как вдруг догадавшись пощупать лоб Реципиента:

«Так, так, так… По ходу у этого дохляка опять высокая температура, надо срочно принять прописанные доктором пилюли».

Слабым голосом умирающего леблядя, сиплю:

- Валентина Васильевна!

Та, как будто под дверью стояла:

- Что опять?

Слабым голосом:

- Головка бобо…

- Ох, ты моё горе… Счас дам что-нибудь, потерпи.

 

***

Это был видимо кризис, после которого стало заметно отпускать. Денька через три дня организм Реципиента выкарабкался, температура спала…

Естественно за время болезни изрядно информационно оголодав, как только начал что-то соображать, первым делом тут же взялся за прессу.

А в советских газетах того периода, было что почитать!

Лев Захарович Мехлис – Председатель «Информбюро при СНК СССР», трудился не покладая рук - переформатируя общественное мнение страны.

В центральной советской прессе – в газетах «Правда», «Известия», «Труд» и так далее шёл процесс так называемой «демонизации» польской военщины. Свидетелей её военных преступлений 1919-1922-х годов оказалось на удивление много, вот например:

«…В сопровождении упирающейся сестры со сбитой набок косынкой и в разорванном халате в палату, гремя саблями, входят, слегка покачиваясь, два щеголеватых, свежевыбритых офицера.

— Кто здесь коммунисты?

Сестра тихо, но настойчиво отвечает, что все коммунисты вчера выписаны и отступили вместе с воинскими частями.

— Врешь… — и тут последовало длинное оскорбительное ругательство, подкрепленное ударом в лицо.

Началось поголовное избиение больных.

— Встать, скурве сыне!.. Защелю зараз, холеро!.. — прерывало стоны избиваемых и плач сестры…

…— Вставать, вшисцы! Вставать скорее, холеры! — раздается на всю палату зычный голос сержанта.

Больные испуганно подымаются с коек, на ходу запахивая халаты.

Я не могу этого сделать. Сестра дрожащими руками накидывает на меня больничное одеяние и помогает встать на ноги. Я падаю на пол и на четвереньках доползаю к дверям.

На дворе всё началось сызнова:

— Кто здесь коммунисты — два шага вперед!

Молчание.

— А, холера, пся крев! Не хотите признаваться, так мы вас заставим заговорить. По двадцать шомполов каждому! — отрывисто подает команду сержант.

Солдаты набрасываются на больных.

— Кладнись!

Страшная экзекуция начинается. Бьют остервенело шомполами, прикладами, мнут сапогами бока до тех пор, пока жертва перестает подавать признаки жизни. На каждого палача приходится по два истязаемых. Кончившие свое дело помогают товарищам…

 

…Тогда один из офицеров, владеющий русским языком, меняет тактику и начинает проникновенным голосом увещевать совращенного большевиками отказаться от своих заблуждений и выдать коммунистов. Он не скупится на обещания и, лишь убедившись в тщетности своих попыток, отрывисто бросает:

— Защелить!

Жертва оттискивается в сторону, раздаётся выстрел или два и начинается преподавание польской политграмоты со следующей жертвой.

Я и поддерживающие меня товарищи входим вместе. Свои показания мне приходится давать лежа.

Быстро пропустив всю нашу группу, повторив те же вопросы, судьи, раздраженные нашим упорством, стремительно покидают комнату, отдав старшему по команде какие-то распоряжения.

Итак — расстрел.

После перенесенных пыток смерть не представляется страшной…104».

Думаю, где-то к маю общественное мнение будет готово и можно будет со спокойной душой, после приговора военного трибунала расстрелять пленных польских генералов и офицеров.

Ведь, мы в состоянии войны с польским правительством в изгнании генерала Сикорского, да?

Мы ещё объявим того военным преступником и потребуем от Черчилля выдачи. Тот, естественно не выдаст на расправу «своего сукинного сына», но чтоб не обострять отношения с потенциальным союзников – возможно отсыплет нам каких-нибудь плющек…

Например, натуральный каучук из колоний.

Но главное не это!

Уверен от великого ума, Геббельс с удовольствием оповестит свою целевую аудиторию - кого большевики расстреляли и, за что – ведь он даже замыслов Гитлера ещё не знает, не токмо моих. И сильно надеюсь, что зная судьбу польских военных преступников, германские вояки - сто раз задумаются, прежде чем беспредельничать на Востоке.

Особенно если с первых же дней, у них пойдёт «что-то не так» с их «Драх нах Остен», а мы их будем осыпать листовками, типа:

«Солдат Вермахта!

Прежде чем убить русского старика, женщину, ребёнка или военнопленного – подумай об своём отце, матери, жене, сыне, дочери и самом себе…

Получишь то же самое и, причём вдвойне!».

 

В советской прессе уровнем ниже – республиканских, областных и районных газетах, в фабрично-заводских многотиражках и в «боевых листках» началась демонизация уже германской военщины.

Тут свидетелей, конечно, поменьше…

Но товарищам чекистам, кое-что удалось добыть!

А товарищам журналистам из ведомства товарища Мехлиса, из этого «кое-что» - удалось «раздуть слона».

Например, печатались дневники рядового Герхард M из Фленсбурга, во время польской компании служившего в 26-м пехотном полку 30-й пехотной дивизии Вермахта:

«Горящие дома, плачущие женщины, верещащие дети. Картина безнадежности. Скоро горящие здания тянулись за нами по всему пути, из огня доносились крики тех, кто прятался внутри и не мог спастись, Скот мычал от страха, собака выла, пока не сгорела, но страшнее всего становилось от крика людей. Это было жестоко, но поляки сами не хотели по-хорошему…».

Расправы над мирным польским населением:

«Женщина с тремя детьми вышла из автобуса, доставившего пленников на место казни и прошла 30 метров до противотанкового рва. Ей пришлось спускаться в него, держа на руках самого маленького. Потом она протянула руки за другим ребенком, а один эсэсовец поднял оставшегося мальчика и передал ей. Потом женщина заставила детей лечь на живот рядом с ней… Раздались выстрелы…

Некоторые из зрителей подошли слишком близко ко рву и их форму забрызгали полетевшие оттуда плоть, мозги и песок. Многие наши солдаты и офицеры отправляли фотопленки домой для проявки и печати снимков…

…Офицеры полка из Баден-Вюртемберга тотчас устроили попойку, на которую силком пригнали несколько десятков девушек, заставили раздеться догола и в таком виде петь и плясать. Многие из несчастных женщин были изнасилованы, а потом выведены во внутренний двор и застрелены.

…Солдаты обнаружили примерно восемьдесят-девяносто детей