Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева

Майклом ремонтировали кухню. Тогда тоже были люди: Майкл вызвал из фирмы «Гнёздышко» бригаду, и работали те споро, умело, но такого… такого не было. И за один день сделали больше, чем заказная бригада за неделю. А подарков им нанесли…

…Норма сморгнула выступившие слёзы.

– Ты что, мамочка? – встревожилась Джинни.

– Ничего. Я просто вспомнила наше новоселье.

– Да, – счастливо улыбнулась Джинни, – было так чудесно.

– А я так глупо расплакалась, – сокрушённо улыбнулась Норма.

– Нет, мамочка, было так трогательно. И я тоже, помнишь, и мне говорили, что все так… Даже, – у неё получилось гораздо легче, – Василий Лукич.

Норма кивнула. Да, она уже не раз видела, как взрослые мужчины, пережившие, как она понимала, не одну трагедию, шмыгали носами, а то и откровенно плакали на праздничных застольях. А уж ей, женщине, как говорится, сам бог велел.

Джинни рассказывала о своих занятиях, что через два месяца она начнёт работать в Культурном Центре.

– Ты думаешь, его уже достроят? – усомнилась Норма.

– Ну, мама, я же уже рассказывала тебе. Его строят по частям, блоками. Первый блок будет готов к марту, первого открытие и сразу начнутся занятия с детьми. И ты знаешь, мама, – Джинни лукаво смотрела на мать, – тебе тоже стоит пройти курсы. Языка.

– Зачем, когда у меня есть домашняя учительница? – ответно засмеялась Норма.

– Мамочка, конечно я тебя научу! – загорелась этой идеей Джинни.

И Норме с трудом удалось уговорить её отложить первое занятие на вечер понедельника. Сегодня и завтра она слишком усталая.

Сидя на краю кровати так, чтобы видеть себя в трюмо, Женя расчёсывала волосы. Эркин уже лежал, как всегда на спине, закинув руки за голову, и смотрел на Женю. Новая, недавно купленная лампа с розовым абажуром стояла на тумбочке и тоже отражалась и в трюмо, и в зеркале шкафа. Лампу выбирала Женя, и Эркин согласился с её выбором, хотя розового цвета не любил. Но оттенок у абажура был чуть-чуть другой, и потому на Палас не походило.

– Эркин, – позвала его, не оборачиваясь, Женя.

– Да, – вздрогнул он, – да, Женя, что?

– Хорошо было, да?

– Ага, – охотно согласился Эркин. – Только если и дальше так пойдёт, я пить привыкну.

Женя быстро повернулась к нему и, увидев его улыбку, вздохнула:

– Не шути так, Эркин, не надо.

– Ладно.

Он высвободил руку и потянулся к ней, погладил кончиками пальцев её волосы.

– Ладно, Женя, я – дурак. Но я не люблю пить, очень не люблю.

– Ну и не пей, – рассмеялась Женя.

Эркин только вздохнул в ответ. Там, в прошлом, пускали по кругу бутылку, и он попросту пропускал свой глоток, а здесь у каждого кружка или стакан, и требуют, чтобы до дна, а наливают вровень с краем, хотя… хотя и здесь как поставишь себя, так и будет. В бригаде же к нему не лезут с этим. Ладно.

– Ладно, Женя, – он снова погладил её волосы. – Женя, на твоё… твой день рождения… это ведь тоже праздник.

– Спасибо, милый, надо посмотреть только, какой это день, да, знаешь, я уже думала, давай купим календарь. Отрывной.

– Давай, – сразу согласился Эркин. – И ты хотела газету выписать.

– Тебе же нравится покупать её, – возразила Женя.

Эркин покраснел.

– А что, заметно? Да, Женя?

– Ты мне сам об этом сказал, – Женя помотала головой, рассыпая по спине и плечам волосы. – А если так… – и стала заплетать косу.

Эркин медленно кивнул: да, он как-то сказал Жене, не совсем это, но его слова можно было и так понять.

– Да, Женя, всё так, но…

– Лучше выпишем какой-нибудь журнал. Тебе так нравится? С косой?

– Угу, очень хорошо.

Чтобы Женя поверила, он погладил косу, шутливо дёрнул за кончик. Женя рассмеялась, встала положить расчёску на трюмо. Ночная рубашка у неё тоже новая, белая в мелких розочках, длинная и вся в оборках.

– Спим? – спросила, глядя в зеркало, Женя.

Эркин улыбнулся.

– Слушаюсь, мэм.

Женя засмеялась, выключила лампу и легла, обняла его, погладила по груди.

– Как хорошо, да?

– Ага, – Эркин повернулся к ней и обнял. – Лучше не бывает, да, Женя?

Его губы мягко касались её лба, щёк, глаз, подбородка, гладили и щекотали сразу. Женя смеялась всё тише, засыпая, обмякая в его руках. Он мягко, чтобы не разбудить, прижался к ней. Тонкая, сразу и тёплая, и прохладная ткань ночной рубашки Жени приятно скользила по его коже. Больше всего ему сейчас хотелось сказать: «Пусть так и будет всегда, лучше не бывает», – но он уже так говорил, в Джексонвилле, и накликал. Нет уж, с него хватит. Пусть будет как будет, само собой пусть идёт.

Женя ощущала его ровное спокойное дыхание. Пусть спит. Кажется, слава богу, он уже успокоился, перестал переживать из-за Бурлакова. Конечно, очень жалко, что так получилось, жалко и Андрея, и Бурлакова, но хорошо, что Эркин перестал изводить себя, опять стал весёлым, радующимся всему, господи, какое счастье, что прошлое не возвращается.

Они спали, прижавшись друг к другу, будто им было тесно на просторной – хоть поперёк ложись – широченной кровати. И Эркин блаженно дышал запахом волос и тела Жени, он ни о чём не думал, ничего не хотел, у него всё есть и… и лишь бы это не кончилось.

Алабама

Графство Дурбан

Округ Спрингфилд

Спрингфилд

Центральный военный госпиталь

После инцидента с Торренсом Андрей снова запсиховал. Забросил учёбу, в нерабочее время валялся на своей кровати и ни с кем не разговаривал, разве только по делу. Но на этот раз к нему уже никто не цеплялся. Как и просил доктор Ваня, парни вообще об этом не говорили, будто ничего и не было. Тем более, что Торренс через день после того разговора выписался и исчез из госпиталя. Да и в самом деле, сколько с мальцом можно возиться? Один раз его уже к доктору насильно отводили, так что дорогу знает, не всегда ж с ним нянькаться.

Сегодня Жариков задержался в своём кабинете. Разговоры о летнем переезде перестали быть слухами, и надо подбивать бабки и чиститься, чтобы не везти лишнего и не забыть нужного. Да и… он не додумал, потому что в дверь постучали.

– Войдите.

Он догадывался, кто это, и потому, увидев Андрея, удовлетворённо кивнул.

– Заходи, Андрей, садись.

Так: обычной улыбки нет, осунувшееся напряжённое лицо, замедленные и какие-то угловатые движения, вся прежняя моторика отсутствует. Сел не к столу, а поодаль…

– Что с тобой? – мягко спросил Жариков.

– Я… я… – Андрей судорожно сглотнул. – Я спросить хотел… Иван Дормидонтович, я… я в самом деле такой… ненормальный?

Так, совсем интересно. На этот