Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Уильям Форд Гибсон

имя. Энджи Митчелл наяву произнесла ее имя. Обратилась к ней. Прямо тут.

От этого хотелось упасть в обморок.

34

Маргейт-роуд

– Похоже, ты потерялась, – сказал по-японски продавец лапши.

Кумико решила, что он кореец. У отца были партнеры-корейцы; они занимались строительным бизнесом, так говорила мать. Как и этот, они обычно были крупными мужчинами, почти таких же габаритов, как Петал, с широкими серьезными лицами.

– И кажется, очень замерзла, – продолжал кореец.

– Я ищу одного человека, – устало сказала Кумико. – Он живет на Маргейт-роуд.

– Где это?

– Не знаю.

– Зайди, – предложил торговец, обведя жестом конец стойки; его палатка была собрана из щитов розового рифленого пластика.

Кумико прошла между плакатом с рекламой лапши и стендом, рекламировавшим какое-то «роти»[106] – это слово было составлено из окрашенных в бредовые цвета букв, словно бы набрызганных из аэрозольного баллончика; с них как будто стекали флюоресцентные капли. От прилавка пахло специями и тушеным мясом. Холод кусал за ноги, щипал уши.

Пригнувшись, Кумико скользнула под запотевший от пара кусок полиэтилена. В самой палатке оказалось очень тесно; приземистые синие баллоны с бутаном, три плитки, заставленные высокими кастрюлями, пластиковые мешки сухой лапши, стопки пластиковых мисок – среди всего этого двигался громадный кореец, приглядывая за своими кастрюлями.

– Садись, – сказал он.

Когда девочка присела на желтую пластмассовую емкость с глутаматом натрия, голова ее оказалась ниже прилавка.

– Ты японка?

– Да, – ответила она.

– Из Токио?

Кумико помедлила.

– Одежда такая, – пояснил кореец, потом спросил, кивая на ее ноги: – Почему ты ходишь в этом зимой? Такая теперь в Токио мода?

– Я потеряла сапоги.

Он протянул ей пластиковые миску и палочки; в прозрачном желтом бульоне плавали слипшиеся комки лапши. Девочка жадно ела, потом выпила бульон. Кумико смотрела, как кореец обслуживает африканку, которая забрала лапшу с собой в собственной посудине с крышкой.

– Маргейт, – задумчиво повторил торговец, когда женщина ушла.

Вынув из-под прилавка книгу в бумажном, с жирными пятнами переплете, он начал ее листать, слюнявя большой палец.

– Вот, – сказал он наконец, ткнув пальцем в карту с невероятно мелким масштабом. – Отсюда по Экр-лейн.

Порывшись под прилавком, он нашел синий фломастер и начертил маршрут на грубой серой салфетке.

– Спасибо, – сказала Кумико, – мне пора идти.

Пока она двигалась в сторону Маргейт-роуд, к ней пришла мать.

Салли в опасности, где-то в Муравейнике, и Кумико надеялась, что Тик отыщет способ с ней связаться. Если не по телефону, то через матрицу. Может быть, Тик знает Финна, мертвого человека из тупика…

Постоянно растущий коралловый риф метрополии в Брикстоне дал убежище совсем иной, незнакомой форме жизни. Лица, светлые и темные, мешанина бесчисленных национальностей и рас. Кирпичные фасады испещрены надписями, рисунками – буйство красок и символов, какие и представить себе не могли первоначальные строители или владельцы. Из открытой двери паба, мимо которого она проходила, выплеснулись упругий барабанный ритм, жар и раскаты смеха. Лавки продавали совсем незнакомую Кумико еду, тюки яркой одежды, китайские инструменты, японскую косметику…

Задержавшись у освещенной витрины с коллекцией помад и румян, где ее лицо отразилось в серебристом заднике декорации, девочка почувствовала, как на нее из ночи обрушилась смерть матери. Мать так любила подобные вещи.

Безумие матери. Отец никогда не упоминал о нем. В мире отца не было места безумию. Безумие матери было европейским, импортной западней горестей и иллюзий… Отец убил ее мать, сказала она Салли в «Ковент-Гардене». Но правда ли это? Он привозил врачей из Дании, Австралии и, под конец, из Тибы. Врачи выслушивали сны принцессы-балерины, чертили карты и временны`е графики ее синапсов и брали анализы крови. Но принцесса-балерина отказывалась и от их таблеток, и от их утонченной хирургии.

– Они хотят изрезать мне мозг лазерами, – шептала она Кумико.

Она нашептывала и другие вещи.

По ночам, говорила она, из своих кубиков в кабинете отца Кумико восстают, как дымок, злые духи.

– Эти старики… – говорила она, – они высасывают наше дыхание. Этот город пьет мое дыхание. Здесь нет покоя. Нет настоящего сна.

Перед концом она совсем перестала спать. Шесть ночей мать молча и совершенно неподвижно сидела в своей голубой европейской комнате. На седьмой день она ушла из квартиры одна – достойный упоминания подвиг, учитывая усердие секретарей, – и отыскала дорогу к холодной реке.

Но в заднике витрины Кумико еще чудились линзы Салли. Девочка вытащила из рукава свитера карту корейца.

У обочины на Маргейт-роуд стояла сожженная машина. Девочка помедлила возле нее, оглядывая молчаливые фасады на противоположной стороне улицы, и тут услышала какой-то звук за спиной. Оглянулась и увидела в свете полуоткрытой двери ближайшего дома перекошенное лицо горгульи под лавиной сальных кудрей.

– Тик!

– По правде говоря, Терренс, – сказал тот, когда исчезла искажающая лицо гримаса.

Тик жил под самой крышей. Нижние этажи пустовали, светлые прямоугольники на обоях – призраки исчезнувших картинок – провожали поднимающихся взглядом.

Хромота Тика, когда он взбирался перед ней вверх по лестнице, сделалась еще более явной. На нем был серый костюм из блестящей плащовки и табачного цвета замшевые оксфорды на толстой подошве.

– А я тебя ждал, – сказал он, с усилием перенося тело со ступеньки на ступеньку.

– Правда?

– Я знал, что ты сбежала от Суэйна. Мониторил понемногу его трафик, когда было время, свободное от того, другого…

– Другого?

– Ты что, не знаешь?

– Прости?

– Все дело в матрице. Там что-то происходит. Проще показать, чем пытаться объяснить. Тем более что объяснить это я все равно не могу. Готов поспорить, три четверти всего человечества сейчас подключены к сети, смотрят шоу…

– Я не понимаю.

– Сомневаюсь, что кто-то вообще понимает. В секторе, где Муравейник, возник новый макроформ.

– Макроформ?

– Очень большая база-конструкт.

– Я пришла предупредить Салли. Суэйн и Робин Ланье собираются сдать ее тем, кто готовит похищение Анджелы Митчелл.

– Как раз об этом я бы волноваться не стал, – сказал Тик, поднимаясь на верхнюю площадку. – Салли уже увела у них из-под носа Митчелл и чуть было не прикончила Суэйнова человека в Муравейнике. Теперь они в любом случае за ней охотятся. Черт побери, скоро за ней станут охотиться все и каждый! Тем не менее можно попробовать это ей передать, когда она выйдет на связь. Если выйдет…

Тик жил в мансарде, состоящей из одной большой комнаты, причудливая форма которой заставляла предположить, что в ней убрали внутренние перегородки. Несмотря на ее размеры, всю комнату заполняли вещи. На взгляд Кумико, выглядела она так, будто кто-то распределил все содержимое какой-нибудь акихабарской лавки[107] в пространстве,