Академия. Начало - Айзек Азимов

то у меня это столько времени отнимало… Знаешь, я даже придумала что-то вроде шкалы… такой десятибалльной шкалы… и оценивала по ней силу «толчков». Только я… слишком много о себе воображала. Я-то думала, что могу выбить десять… ну, девять. А теперь я понимаю… больше семи мне не выбить… – Ванда перестала рыдать и только время от времени всхлипывала. Селдон погладил ее по голове. – Обычно… обычно… все легко получается. Если я напрягусь как следует, я слышу мысли людей и, когда захочу, делаю «толчок». Но эти гады… Я же их отлично слышала, но прогнать, оттолкнуть не могла!

– А я думаю, у тебя все очень хорошо получилось, Ванда.

– Нет… Нет! Я все при… придумала. Я думала… за тобой погонятся, и я одним могучим «толчком» обращу их в бегство. Вот таким мне хотелось быть телохранителем. Вот почему я предложила себя в тело… телохранители. Только ничего у меня не вышло. Эти двое гадов догнали нас, а я ничего… ничегошеньки не сумела сделать…

– Ну почему же? Первого ты заставила растеряться. Это дало мне время обернуться и стукнуть его.

– Нет-нет… Я тут ни при чем. Я только предупредила тебя, а остальное ты все сделал сам.

– Но второй же убежал.

– Это потому, что ты так здорово стукнул первого. А я тут ни при чем… – И Ванда снова разрыдалась. – А судья? Это же я настояла, чтобы ты пошел к судье. Думала, как «толкну» его, и он тебя сразу отпустит…

– Он меня и отпустил… почти что сразу.

– Нет. Он тебя допрашивал и что-то понял только тогда. Когда наконец узнал тебя. Я ни при чем, ни при чем… Я кругом промахнулась. Я могла тебе столько бед наделать…

– Нет, Ванда, не думай так. Если твои «толчки» не получились такими, на какие ты рассчитывала, то это только потому, что ты пыталась действовать в экстренной ситуации. Что ты могла поделать? Но послушай, Ванда. У меня есть идея.

Уловив в голосе деда волнение, Ванда оторвала лицо от подушки.

– Что за идея, дедушка?

– Вот что, Ванда… Ты, конечно, знаешь, что мне нужны деньги. Психоистория без них просто не выживет, а мне нестерпима мысль о том, что после стольких лет работы все зашло в тупик.

– Мне она тоже нестерпима. Но где же нам раздобыть денег?

– А вот где. Я хочу попросить аудиенции у Императора. Я уже виделся с ним. Он человек неплохой и мне понравился. Но денег и у него мало. Но если ты пойдешь со мной и «толкнешь» его – не очень сильно, осторожненько так, может быть, он все-таки найдет источник денег, какой-нибудь да найдет, и это поможет мне просуществовать какое-то время, пока я еще чего-нибудь не придумаю.

– Думаешь, получится, дедушка?

– Без тебя – вряд ли. А с тобой – может быть. Ну разве не стоит попытаться?

Ванда улыбнулась сквозь слезы.

– Ты знаешь, я все сделаю, как ты скажешь, дед. И потом это наша единственная надежда.

Глава 21

Договориться о встрече с Императором оказалось совсем несложно. Глаза Агиса загорелись, когда он увидел Гэри Селдона.

– Здравствуйте, дружище, – сказал Император, улыбаясь. – Явились, чтобы сообщить мне какую-нибудь гадость?

– Надеюсь, нет, – улыбнулся Селдон.

Агис расстегнул заколку, стягивающую у шеи его тяжелую мантию, и с отвращением швырнул ее в угол.

– Полежи-ка там, – проворчал он и, обернувшись к Селдону, признался: – Ненавижу ее. Тяжеленная, как не знаю что, и жарко в ней ужасно. А ведь мне приходится напяливать ее всякий раз, когда нужно стоять перед всеми, произносить бессмысленные слова. Я тогда чувствую себя чем-то вроде статуи. Нет, это просто жуть какая-то. Клеон – он, наверное, родился в мантии и умел ее носить. А я не в ней родился и носить ее терпения не хватает. Это несчастье всей моей жизни, что мне выпала «честь» доводиться ему троюродным братом по материнской линии и потому меня сочли подходящей кандидатурой на пост Императора. Я бы уступил это место любому по сходной цене. Вы бы не хотели стать Императором, Гэри?

– Нет-нет, что вы, у меня и в мыслях этого нет, так что не надейтесь, сир! – смеясь, воскликнул Селдон.

– Ну а кто же эта ослепительная красавица с вами? – лукаво спросил Император. Ванда покраснела, а Император ласково проговорил: – Не обижайтесь на меня, милочка. Одним из немногих преимуществ Императора является то, что он имеет право говорить все, что ему вздумается. И никто не имеет права спорить. Сказать можно только: «Сир». Однако от вас мне все эти «сиры» не нужны. Ненавижу это слово. Зовите меня Агис. Правда, это не настоящее мое имя. Это императорское имя, и мне уже следовало бы к нему привыкнуть. Ну ладно. Как дела, Гэри? Что у вас хорошенького произошло со времени нашей последней встречи?

– На меня дважды нападали, – сообщил Селдон.

Император, похоже, не понял, шутит Селдон или говорит серьезно.

– Два раза? – переспросил он. – Правда?

Селдон рассказал, как все было, и Император помрачнел.

– Не сомневаюсь, что, когда на вас напала шайка, ни единого офицера рядом не было.

– Не было, сир.

Император встал и знаком приказал Селдону и Ванде сидеть. Он заходил по комнате, словно пытался справиться с охватившим его гневом. Наконец он резко повернулся и посмотрел на Селдона.

– Тысячи лет… – начал он. – Тысячи лет подряд, случись такое, люди говорили бы: «Почему вы не пожаловались Императору?» или «Почему Император не сделает что-нибудь?». И в конце концов Император что-нибудь делал, хотя и не всегда это было порядочно и мило. Но я… Гэри, я беспомощен. Абсолютно беспомощен. О да, существует так называемый Комитет Общественного Спасения, но они, по-моему, больше заняты моим спасением, чем спасением общества. Даже удивительно, что мы сейчас беседуем с вами, – Комитет вас не жалует. А я ничего не могу поделать. Знаете, что произошло со статусом Императора с тех пор, как была низложена хунта и реставрирована императорская власть?

– Думаю, да.

– А вот и не знаете! У нас нынче демократия. Знаете, что такое демократия?

– Конечно.

Агис нахмурился:

– Готов поклясться, вы считаете, что это хорошо.

– Я считаю, что это может быть хорошо.

– А вот представьте себе, что я пожелал бы, чтобы улицы Трентора патрулировало большее число офицеров. В прежние времена я бы что сделал? Просмотрел бы бумагу, подготовленную государственным секретарем, и подписал бы ее – и офицеров на улицах незамедлительно стало бы больше.

Теперь я ничего такого сделать не могу. Я должен представить эту бумагу на рассмотрение парламента. Их там семьдесят пять человек, в этом парламенте, и они, стоит