Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Реймонд Чандлер

— Не знаю.

— В ней было какое-то безумие. Она, может быть, все равно его убила бы.

— Может быть.

— Ну, расслабьтесь вы немного. Пойдем выпьем где-нибудь в тишине и прохладе.

— Времени нет, сеньор Майоранос.

— Мы ведь когда-то дружили, — печально сказал он.

— Разве? Я забыл. По-моему, это были какие-то другие люди. Постоянно живете в Мексике?

— О, да. Я и приехал-то незаконно. И всегда здесь жил незаконно. Я вам сказал, что родился в Солт-Лейк-Сити. В Канаде я родился, в Монреале. Скоро получу мексиканское гражданство. Для этого нужен только хороший адвокат. Мне всегда нравилось в Мексике. Пойти к Виктору выпить «лимонную корочку» не составит большого риска.

— Забирайте свои деньги, сеньор Майоранос. Слишком на них много крови.

— Вы же бедняк.

— А вы откуда знаете?

Он взял купюру, растянул ее между тонкими пальцами и небрежно сунул во внутренний карман. Прикусил губу. Зубы, как у всех людей с темной кожей, казались очень белыми.

— В то утро, когда вы повезли меня в Тихуану, я не мог вам ничего рассказать. Я дал вам шанс позвонить в полицию и выдать меня.

— Я не обижаюсь. Уж такой вы человек. Очень долго я не мог вас раскусить. В вас было много хорошего, приятные манеры, но при этом что-то мне мешало. У вас были принципы, и вы их соблюдали — но чисто личные. Они не имели отношения ни к этике, ни к совести. Вы были славный парень — по природе славный. Но с бандитами и хулиганьем вам было так же уютно, как с честными людьми. Если эти бандиты прилично говорили по-английски и умели вести себя за столом. Мораль для вас не существует. Не знаю, война ли это с вами сделала, или вы родились таким.

— Не понимаю, — сказал он. — Ей-богу, не понимаю. Пытаюсь вам отплатить, а вы мне не даете. Не мог я в то утро вам все рассказать. Вы бы тогда не согласились.

— Приятно слышать.

— Я рад, что вам хоть что-то во мне нравится. Я попал в передрягу. Случилось так, что некоторые мои знакомые умели выпутываться из передряг. Они были у меня в долгу за то, что произошло на войне. Может быть, тогда единственный раз в жизни я сразу поступил правильно, инстинктивно, как мышь. И когда я к ним обратился, они откликнулись. Причем бесплатно. Думаете, Марло, на всех, кроме вас, висит ярлычок с ценой?

Он перегнулся через стол и взял у меня сигарету. На лице у него под густым загаром проступил неровный румянец. Шрамы резко выделялись. Я смотрел, как он достает из кармана шикарную газовую зажигалку и прикуривает.

На меня опять пахнуло духами.

— Приличный кусок души вы у меня отхватили, Терри. Расплачивались улыбкой, кивком, приветственным жестом, нашими тихими выпивками в тихих барах. Славно это было, пока не кончилось. Пока, амиго. Не стану говорить «до свидания». Я уже с вами попрощался, когда для меня это кое-что значило. Когда было грустно, одиноко и безвозвратно.

— Слишком поздно я вернулся, — сказал он. — На пластические операции уходит много времени.

— Вы бы вовсе не вернулись, если бы я вас оттуда не выкурил.

Внезапно у него в глазах блеснули слезы. Он быстро надел темные очки.

— Сомневался я тогда, — произнес он, — решиться не мог. Они не хотели, чтобы я вам рассказал. Я, просто не мог решиться.

— Не волнуйтесь, Терри. За вас всегда кто-нибудь решит.

— Я служил в коммандос, приятель. Туда просто так не берут. Я был тяжело ранен, и у этих нацистских врачей мне не сладко пришлось. Что-то во мне от этого изменилось.

— Это я все знаю, Терри. Вы очень милый парень во многих отношениях. Не мне вас судить. Я этим никогда и не занимался. Просто вас здесь больше нет. Вы давно уехали. У вас красивый костюмчик, духи хорошие, и вы элегантны, как пятидесятидолларовая шлюха.

— Да это все игра, — сказал он почти с отчаянием в голосе.

— От которой вы получаете удовольствие, верно?

Углы губ у него дрогнули в горькой улыбке. Он энергично и выразительно пожал плечами, как латиноамериканец.

— Конечно. Только играть и остается. Больше ничего. Здесь… — он постучал себя по груди зажигалкой, — здесь пусто. Все, Марло. Все давно кончилось. Что ж — наверно, пора закругляться.

Он встал. Я встал. Он протянул худую руку. Я ее пожал.

— Пока, сеньор Майоранос. Приятно было с вами пообщаться — хоть и недолго.

— До свидания.

Он повернулся, пересек комнату и вышел. Я смотрел, как закрылась дверь.

Слушал, как удаляются его шаги по коридору, выложенному поддельным мрамором.

Скоро они стали стихать, потом умолкли. Я все равно продолжал слушать.

Зачем? Может быть, я хотел, чтобы он внезапно остановился, вернулся и уговорами вывел меня из этого состояния? Но этого он не сделал. Я видел его в последний раз.

Ни с кем из них я никогда не встречался — кроме полицейских. Способа распрощаться с ними навсегда еще не придумали.

Голос в трубке казался резким и властным, но я все равно не мог разобрать слов спросонья, да и трубка была почему-то вверх ногами. Распутав наконец провод, я повернул трубку и сказал: «Алло».

— Алло, вы меня слышите? Я говорю, что я — Клайд Амни, адвокат.

— Не знаю я никаких Амни, ни адвокатов, ни прочих.

— Это вы будете Марло?

— Кем же мне еще быть? — спросил я и глянул на часы. На них было 6.30 утра, не лучшее время для остроумных телефонных бесед.

— Не дерзи мне, парень.

— Простите, мистер Амни, но я не парень, увы. Я старый человек, усталый и сонный. Чем могу служить?

— Вы должны встретить в восемь утра скорый поезд «Супер Чиф», установить слежку за одной пассажиркой, узнать, где она сойдет, и отчитаться лично передо мной. Все ясно?

— Нет.

— Что — нет? — выпалил он.

— Я не могу решить, браться ли за дело, не зная всех фактов.

— Меня зовут Клайд Ам…

— Не надо, — прервал я его. — А то у меня начнется истерика. Просто изложите факты. Может, вам лучше взять другого сыщика. Я никогда не служил в ФБР.

— Моя секретарша, мисс Вермильи, будет у вас через полчаса. Она вас снабдит всей необходимой информацией. Она свое дело знает; надеюсь, что вы знаете свое.

— Знаю. Пришлите ее сюда после завтрака, ладно?

— Куда — сюда?

Я дал ему адрес своей берлоги на Юкка-авеню и объяснил, как добраться.

— Ладно, — нехотя согласился он, — но зарубите на носу: объект не должен заметить слежки. Это — непременное условие. Я представляю интересы влиятельной юридической конторы из Вашингтона, и они на этом настаивают.