Моё имя - Анастасия Соболева

и обещал, что, произойди это, и я обязательно исправлю все свои ошибки — искуплю вину как перед Адой, так и пред всем человечеством.

Дальше всё было, словно в тумане. Я помню лишь лекаря, перекладывающего девушку на кровать и одновременно с этимпроверяющего зрачки на реакцию. Помню, как он приказал готовить операционную и попросил меня удалиться. Помню, как его помощник сообщил, что у пациентки шоковый обморок и большая потеря крови, органы, слава всему, не задеты. Помню, как дверь закрылась прямо перед моим носом, оставив лишь тишину коридора мне в собеседницы.

И всё. Никаких других штрихов или деталей — лишь одна беспросветная пустота.

***

Два следующих часа, когда я не знал, что именно происходит с любимой девушкой, напрочь выпали из моей жизни: я просто сидел в излюбленной королевой беседке, вдыхая остаточные запахи её здесь присутствия и проклиная собственную глупость с халатностью. Мне следовало быть осторожнее! Да, у меня не было иного выбора, кроме как перевоплотиться полностью — в полуэксильской форме я ни за что на свете не успел бы схватить Аду — но это никак не оправдывает совершённой мною ошибки. Я не имел права забывать, сколь хрупкое у неё тело. Ну, а теперь, есливдруг по моей вине девушка действительно умрёт — моя причина жить последует на тот свет вместе с нею.

Стоило лишь принять человеческий облик, и боль в спине тотчас исчезла вслед за переломанным крылом. Так происходит всегда: шрамы, полученные эксилями в боевом облачении, напоминают о себе, лишь когда они снова его надевают — если, конечно, ранения не смертельны. Другими словами: крыло не залечится само собою, и как только я захочу взлететь в воздух, перелом даст о себе знать с новой силой. Заботься я о своём здоровье как следует — уже спешил бы на всех парах к лекарю, однако, правда в том, что сейчас это чуть ли не последняя вещь из всех меня волнующих.

Умиротворённое лицо падающей вниз, девушки вновь восстало из памяти и, не сдержавшись, одним движением руки я откинул небольшой чайный столик в сторону, — он ударился о стеклянную стену и перевернулся, ну, а все стоящие на нём чашки с тарелками разбились вдребезги, заставив и меня самого вздрогнуть от грохота.

Ада хотела покончить жизнь самоубийством! Почему?! Чёрт побери! Она страдала, а я даже не замечал — просто тешился собственным счастьем! Да какое вообще право я имею заявлять, будто люблю её, если всё это время только и делал, что думал о себе одном! А если ещё и то моё предположение на самом деле верно… Нет, не думай об этом. Ещё ничего не доказано, и делать какие бы то ни было выводы слишком рано.

— Ваше величество! Вы действительно здесь! — Вик ворвался без стука, окинул взглядом устроенный мною в беседке погром, однако, никак его не прокомментировал. — Её величество…

— Что? — я тотчас вскочил со своего места и побежал к нему на встречу. — Что с Адой?

— Всё хорошо, — Вик успокаивающе улыбнулся. — Она пришла в себя и сейчас уже в полном порядке. Теперь ей требуется лишь постоянный уход и длительный отдых.

Кажется, Вик говорил что-то и после этого, однако, я его больше не слушал: тогда у меня было чувство, будто с плеч упала не гора, а целая планета. Больше ни секундой не медля, я оставил позади своего старого друга и побежал в сторону лазарета (по дороге задумался о том, чтобы всё-таки использовать крылья, однако, в конце концов решил, что будет куда лучше, если Ада увидит своего мужа бодрым и полным энергии, а не обмякшим и скрюченным от боли).

Чёрный вход… Коридор… Ещё один… Поворот… Лестница… Сейчас направо… Всё происходило, словно во сне, и я и сам не заметил, как оказался у дверей лазарета. Осталось совсем немного — просто потянуть за ручку — и я её, наконец, увижу. Пускай и не совсем невредимую, но главное — живую.

Вот только… ту дверь я так и не решился открыть. Потому что услышал. Услышал, как она плачет. Тихо, отчаянно, душераздирающе и, что самое главное — безутешно.

Это происходило впервые. Раньше я никогда не был свидетелем её всхлипов. По правде сказать, я уже давным-давно позабыл, что она, как и всё остальные, тоже умеет плакать. А ведь это так естественно — лить слёзы, когда тебе больно. Стоит ли мне зайти и попытаться её успокоить? Нет, определённо не стоит, ведь, с какой стороны ни посмотри, это сделает только хуже: нет никаких сомнений в том, что причина её слёз — именно я.

Так, значит, это правда. Той девочкой, что я встретил одиннадцать лет тому назад в пылающем городе, действительно была ты, Ада Норин.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я пошёл вперёд абсолютно не видя дороги. Перед глазами всё также стоял падающий вниз силуэт беловолосой девушки, который теперь сопровождали ещё и тихие всхлипы, перекрывающие собой все звуки этого мира. Внезапно я нашёл себя смотрящим снизу вверх на балкон королевских апартаментов. Да, это было то самое место, и нет ничего удивительного в том, что пришёл я именно сюда: здесь Ада впервые танцевала для меня, пока я играл ей на скрипке. Ужасно, но… сейчас те мгновения счастья кажутся безумно далёкими и абсолютно невозвратимыми.

— Прости меня, прости меня, Ада, — сказал я воображаемой девушке у себя в голове. — Я действительно настоящий придурок. Решил, что люди — зло лишь потому, что так было выгодно мне. Заставил тебя и миллионы других страдать, проклиная свою судьбу изо дня в день. Будь у меня возможность всё изменить — клянусь: я обязательно пошёл бы иной дорогой. Однако её просто-напросто нет. Всё, что я сейчас могу — попытаться исправить хоть часть совершённых мною ошибок. Не знаю, получится ли заслужить твоё прощение, но я постараюсь. Ты изменила меня, Ада Норин, и я сделаю всё возможное для того, чтобы изменить эксильский мир точно также.

Девушка, стоящая впереди и, понятное дело, нарисованная исключительно моим воображением, внезапно, ни с того ни с сего, улыбнулась и помахала рукою, после чего — превратилась в ту самую малышку с голубыми глазами, которую я повстречал больше десяти лет тому назад. Девочка посмотрела мне прямо в лицо, ну, а затем — покачала головой из стороны в сторону. Испугавшись того, что она пытается этим сказать, я протянул руки в её направлении, однако, маленькая Ада тотчас растворилась в ночной предвесенней прохладе, лишив меня необходимости удостоверяться в