Знакомьтесь - Юджин Уэллс, капитан - Игорь Поль

– Юджин Уэллс присоединяется к нам, вы, потомки тухлых крыс! – орет в микрофон предупрежденный кем-то басист, и барабанщик подтверждает это заявление бешеной дробью. Нет, все же, что значит – профессионалы! Не зря, ой не зря они потребляют свой хлеб пополам с травой и пивом! – Дамы и господа: герой дня, несокрушимый боец – Юджин Уэллс, чтоб вам сдохнуть!

Его картинно поднятая рука цветным указателем выдает всем направление взгляда.

– ЮД-ЖИН! ЮД-ЖИН!

– Я Иван. Чего сунулся? Трепаться будешь? – склоняется ко мне взмокший трубач.

– Ивен?

– Сам ты Ивен! – обижается он. Странно, мы спокойно говорим среди грохота и наши слова не растекаются по залу.

– Сыграйте вещь, что до этого была, – прошу я. – «Облом».

– «Облом»? Какой облом, парень?

– «Какой облом», – повторяю я. Игра слов – кажется, будто я передразниваю этого потного носатого «кота». Вот ведь какая чушь: любовь мы путаем черт знает с чем, но вот значение слова «облом» пронесли через века и прекрасно понимаем его до сих пор.

– Ты что, дури перебрал, чувак? У нас тут концерт, мать его, – злится музыкант, не переставая улыбаться в сторону зрителей.

– Я серьезно, – удивляюсь я его непонятливости. – Вещь, что вы только что играли, называется «Какой облом». Я слова знаю. На староанглийском.

– Надо же! Кто бы подумал? – удивляется трубач. – Это Седой Варвар запускает. Клавишник. Мы на подхвате. Откуда мне названия-то знать? Я вообще понятия не имею, где он этот мусор отрыл. У него аппарат барахлит. С тех пор, как он его виски угостил.

Потом он касается пальцем шеи и разговаривает сам с собой:

– Внимание, парни! Повтор. Лабаем «Облом», на шаг назад. Чувак будет горло драть. Корень, с тебя микрофон.

И все это время гитарист продолжает резкую, дерганую, почти неслышную импровизацию, так что музыка не прерывается ни на секунду.

Лучи вокруг меня на мгновенье гаснут. Как раз настолько, чтобы дать время незаметному, черт-те откуда выскочившему человеку, прилепить мне на шею крохотную мушку. Микрофон. Еще по одной – в уши.

– Включать вот так, – говорит он мне в ухо. – Одно касание – стоп. Два – микрофон. Три – работа с группой. Удачи, мистер!

И свет вновь вонзается в меня. Я неловко тычу пальцем, как показано. Дурь подталкивает меня на несусветные глупости.

– Привет, я Юджин, – говорю сам себе.

– …ЮДЖИН! – громом разносится в темноте.

– ЮД-ЖИН! – рокотом и свистом отзывается дымная пропасть.

– Смотри на меня, Юджин, – слышится шепот. Ай да наушники! Я верчу головой. Ловлю взгляд гитариста. – Я Щипач. Когда буду кивать – можешь петь. Не стремайся, пипл схавает, можешь просто читать. Никаких брейков. Голая основа. Если кому припрет – я кивну. Тогда жди, тряси хайром и дави улыбку. Поперек не лезь. Въехал?

Я киваю. Въехал. Отчего ж не въехать. Удивляюсь себе – никакого страха. Хочется спрыгнуть с края сцены в заманчиво мягкую дымовую перину. Прожектора укачивают меня.

– ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ!! – и я легко вскакиваю на ноги. «Давлю улыбку», подняв руки, как это делал басист до меня. Господи, где ж я был все это время! Мое место тут, в этом бедламе! Я люблю вас всех, чертовы придурки!

Звук обрушивается, словно лавина. Двоится. Идет одновременно снаружи и через наушники. Гитарист легонько кивает. Я начинаю. Слегка отстаю от ритма. Темп немного непривычен. Быстро приноравливаюсь. Мандраж отпускает меня ко второму куплету. Кажется, я вспоминаю слова сам, без помощи Триста двадцатого. Группа приноравливается ко мне. На втором припеве бэквокалистки, несмотря на незнакомый язык, уже уверенно выдыхают вслед за мной окончания.

– Will you, won't you, do you, don't you wanna go to bed? What a bringdown! – выкрикиваю я.

– … down, – вибрируют женские голоса, простеньким приемчиком добавляя глубины моему голосу.

– ВА-А-А! – отзывается зал.

И невидимые нити тянутся ко мне. Соединяют всех вокруг в большую сеть. Словно соревнуясь с мельканием стробоскопа, команда подтанцовки в бешеном темпе выделывает замысловатые па. Мы бьемся в паутине звука, как припадочные. Молодняк снова наваливается на цепь охраны. В темноте мелькают лица и кулаки. Свалка. Слем.

There's a tea-leaf about in the family,

Full of nothin' their fairy tale.

There's a tea-leaf a-floatin' now for Rosalie,

They'll believe in ding-dong bell,

– восторженно кричу я.

И гитарист делает пару шагов. Кивает едва заметно. Вибрирующее соло скачет по головам. «Понеслось», – мелькает в голове. И только легкий страх, смешанный с нетерпеливым ожиданием – не пропустить, когда эти взрослые дядьки с манерами капризных детей наиграются в свои игрушки.

– ВА-А-А! – ударник подхватывает эстафету. Перепады звука. Звон тарелок. Кажется, у меня перепонки не выдержат, так беснуется зал.

– ВА-А-А! – клавишник горбится над губной гармоникой, оборванные хриплые звуки, вмешиваясь в грохот камнепада, постепенно превращают его в редкий перестук камней по склону.

И я понимаю – парни просто отрываются. Они не работают – они живут на сцене. И радость пополам с гордостью – меня пустили в святая святых, в свою душу, – выхлестывает из меня с едва заметным кивком прикусившего губу гитариста.

Take a butchers at the dodginesses of old Bill.

Aristotle's orchestra are living on the pill.

One of them gets very-very prickly when he's ill.

And you know what you know in your head.

Will you, won't you, do you, don't you wanna make more bread?

What a bring…

– … down! – визгливо выдыхают из дымной пелены крутобедрые дивы.

И я растерянно умолкаю под вой толпы. Слова кончились. Джаз плавит воздух. Труба, гитара, ударные – все сплетается в тугой упругий шар, что летит с высоты и никак не может упасть. Все замирает в ожидании. Звук все длится и длится. Ближе. Ближе. И вдруг, с последним ударом колотушки по «бочке», обрушивается тишина. Это так неожиданно, что целое мгновенье я слышу, как тяжело дышит в наушниках кто-то из группы. А потом обвал накрывает нас.

– Вы еще живы, чертовы дети? Юджин Уэллс! – кричит бас-гитарист, вновь вытягивая ко мне свою сияющую руку. – Не слышу! Что за сборище слабаков! Не слышу!

Он играет с темнотой до тех пор, пока рев из зала не становится подобен корабельному гудку. Интересно, через сколько таких концертов у музыкантов отказывает слух?

– Поклонись! – шипит в наушниках голос гитариста. – Улыбка, улыбка!!

И я киваю в цветной дым, щурясь от света, вызывая новые спазмы восторга. Дождь монет, пивных банок, таблеток, зажигалок сыплется на головы охраны, не долетая до сцены.